Как профессиональный гид, Гюнтер проводил больше времени в горах, чем на равнине, и старался держаться подальше от политики, но теперь его аполитичность могла быть воспринята как политическая демонстрация против воцарившегося в Германии гитлеровского режима. И как бы он ни отгораживался своей аполитичностью от наступивших реалий, в повседневной жизни никуда от нацистов было не деться. Их грязно-коричневая форма, их марши и факельные шествия под вопли «Хайль!», озлобленные, тупые морды подонков из СА заполонили улицы, на которых представители этого кровожадного плебса чувствовали себя хозяевами жизни. «Коричневорубашечники», наделенные полномочиями как «вспомогательные отряды полиции», могли вломиться ночью в твой дом и отволочь беззащитных сонных людей в пыточные подвалы. Бандиты и убийцы из СА унижали, арестовывали и убивали без суда, а рейхсканцлер Гитлер, отличавшийся чрезвычайной грубостью речей, мог теперь ежедневно с неприкрытой жестокостью публично обрушивать на евреев совершенно дикие, бредовые оскорбления и небывало жуткие угрозы. И вся эта дикость воспринималась миллионами немцев как должное, ведь они верили, что только фюрер способен вызволить Германию из тисков экономического кризиса, превратившего почти пять миллионов человек в безработных.
Гюнтер, к своему стыду, спасовал перед нацистами при первом же с ними столкновении, когда штурмовики ворвались в библиотеку с воплями «Хайль Гитлер!» и потребовали, чтобы «неарийцы» немедленно освободили помещение.
У Гюнтера к горлу подкатил неприятный комок. Что он мог сделать против этой банды головорезов? Как ему сохранить собственное достоинство? Дабы игнорировать бесцеремонно вторгшихся в читальный зал «коричневорубашечников», он потупил глаза и уставился в раскрытую перед ним книгу. Когда штурмовик добрался до него и в упор спросил: «Вы ариец?», Гюнтер, ни секунды не раздумывая, ответил: «Да!» — хотя сам не придавал этому никакого значения. Вопрошавший, изучающе взглянув на его безупречной формы нос, ретировался. И лишь мгновение спустя Гюнтер осознал, какое он сейчас испытал унижение. Ради того чтобы нацисты оставили его в покое, он ничтоже сумняшеся прогнулся перед каким-то коричневым ублюдком, не имеющим права задавать ему подобные вопросы. Гюнтер сам от себя не ожидал, что проявит такое малодушие перед лицом ненавистного ему врага. Его самолюбие потерпело сокрушительное поражение, от которого он вряд ли теперь сможет оправиться.
