— Не думаю. Меня он никогда не любил, не было у него ко мне никаких чувств. Считал меня своей собственностью. Ему, видите ли, душа моя нужна была, — ироническая усмешка тронула ее губы. — Но ничего из этого не вышло…
Подошла официантка, Роман подал Наде меню, чтобы заказала ужин по своему вкусу, а сам все не сводил глаз с нее.
«Хорошо и то, что живу с ней вместе на этой земле, — думал он. — Родись я раньше или позже — и мог бы не иметь счастья любоваться ею».
Приняв заказ, официантка, прежде чем уйти на кухню, остановилась возле стола, за которым сидел Косяк с компанией.
— Скажи, Роман, ты все так же по-прежнему любишь музыку? — с мечтательной нежностью в глазах спросила Надя.
— Музыка всегда удваивает во мне чувство жизни, а с тобой — даже утраивает, — мягко улыбнувшись, ответил Роман. — Ты уж, наверно, и забыла мои стихи о танго, посвященные тебе. «Дождь идет» — это танго было спутником нашей юности.
Долго еще они сидели за столом, вспоминали… Но тот тяжкий пласт, что лежал на сердце у них, так и не был затронут. Они, может, посидели бы еще, но тут поднялся из-за стола Косяк. Видно, хотел подойти к ним, но, ступив несколько шагов, зашатался и рухнул на пол. Они оба, не сговариваясь, встали и вышли из ресторана.
Во влажном воздухе тускло поблескивали уличные фонари. Голос у Нади сразу стал как-то звонче:
— Помнишь, как мы ходили по этой улице. Тогда здесь были одни руины.
— Конечно, хорошо помню.
— Я просто не могу спокойно говорить о войне. Надо делать все, чтобы такое больше никогда, никогда не повторилось.
Они шли медленно. Роман бережно поддерживал Надю под руку. Эта встреча с ним всколыхнула, разбередила душу, наполнила сердце радостью, какой-то неясной надеждой. Все, кто ее знал, говорили, что она мужественная. Похоронила мать, отца. Как тяжело одной ни приходилось, все же сумела заочно окончить институт, сдала экзамены в аспирантуру. Держится со всеми всегда ровно, с чувством собственного достоинства. А что же происходит с ней сейчас? Как ни старается быть мужественной, ничего не получается. Все вокруг и в ее жизни изменилось, а она никак не может совладать с собой. Неужели так может быть, чтобы человека, как бы по мановению волшебной палочки, взяли да и вернули в его молодость, сделали таким же неопытным, по-детски послушным — что ни скажи, все сделает. Она встречалась с разными людьми, сразу же распознавала ограниченных, угадывала, с какими намерениями тот или иной подходил к ней, и давала должный ответ. А он, Роман, именно тот человек, в котором ей, такой независимой и гордой, нравится абсолютно все. И вот сейчас идет с ним под руку по центральной улице города, не прячет глаза от знакомых. Может, в этом сказывается ее внутренняя культура? А может, это радость возвращения в давно минувшее, хотя и тяжелое, очень сложное время? Так ведь нет же! Она просто оттаяла душой, она чувствует себя пусть наивной, но такой счастливой семнадцатилетней девчонкой.
