Ралд расслабился. Студенческие воспоминания Крусты наполнили его красками старых униформенных мундиров и нежным звуком Книжного фонтана на одной из радиальных площадей Кампусного Циркуляра. Даже присутствие Ребуса в этих воспоминаниях не имело привычного угнетающего действа.
– Когда выиграли Освободительную войну с Доминионом, у нас объявили бал. Все искали себе пары. Я думала, что такой, как Ребус, уж точно найдет себе десяток партнерш из первых красавиц. Но он поймал меня между занятиями и велел с ним перекурить. Это было еще до того, как его ручные уродцы напали на девочку, но я уже тогда догадывалась, что с Ребусом что-то не то. Он сказал, что ему надо выбрать партнершу, но он не знает, какую. Я пыталась отшутиться, сказав, что уже нашла себе пару для танцев, и тогда он потребовал найти ему кого-нибудь.
– Глупости! – дернул оставшейся бровью Ралд, и то, что было на месте другой брови, мучительно защипало.
– Сбавьте мимику, а то швы разойдутся, – заботливо проговорила Круста. – Впрочем, я тоже тогда удивилась. Рофомм, сказала я ему, ты себя в зеркало видел? С тобой любая пойдет. «Мне не нужна любая, мне нужна такая, чтобы надо мной не смеялись», – так он мне ответил. Из того, что я смогла из него вытянуть, Ребус просто не видел телесной красоты. Он знал, что такое понятие существует, что оно важно для обычных людей, а значит, ему нужно не оплошать. «Вот мне Таттцес сказал, что я красивый экземпляр для академического рисунка. Что бы это ни значило». Пытаться объяснить ему, что такое телесная красота, я не бралась – я врач, и мне все, что не требует лечения, кажется красивым. Кроме вас, конечно же, Ралд, – она потянулась за сухарем. – Джера вы бы могли привлекать на процесс как еще одного эксперта по Ребусу, он провел с ним множество бесед, когда тот ему позировал. Он всем отказывал, кроме Джера, Джер затронул всемирное измерение красоты.
– И в итоге сейчас сидит со своими пауками, – горько заключил Ралд. – А вдруг Таттцес был в него влюблен?
– Это вряд ли, – Круста отряхнула крошки сухарей с широкой штанины. – Он предпочитал исключительно блондинов вроде вас. Ребуса он ценил как очень важный эстетический объект, можно сказать, относился к нему как к красивым девушкам. Он любил проводить время в компании красивых девушек, красивых предметов и красивых животных. К тому же, Рофомм был жутковатый тип, который никогда не смеялся, а улыбался очень механически, и глаза у него при этом оставались прежними и невеселыми – вы сами видели портрет работы Таттцеса. Ребуса никто не любил, хотя, надо сказать, навряд ли его это беспокоило.
