Морской с пристрастием оглядел Ларисину одежду, своего в ней ничего не узнал, но понял главное:
— Так это из-за денег? — Сейчас, конечно, это был вопрос для всех критичный, но пессимизма Морской не разделял. — Дочь, деньги — штука временная. Да, в меньшей степени приходящая, чем нам хотелось бы, и в большей преходящая, но… Знаешь, мне ставку редактора монтажа утвердили. Какая-никакая, а прибавка. Я подстрахую вас с Олегом и Леночкой. И пиджаки ведь можно не перешивать. Ходи как все — другие как-то же справляются без денег. — Тут Морской вспомнил свои предыдущие споры с дочерью и понял, что зря повторяется. — Да, знаю, ты считаешь, что современный человек должен делать этот мир лучше и украшать реальность, начиная с себя. Но…
— Все это мелочи и дурость, я согласна, — второй раз за день Лариса проявила неожиданную покладистость. Явно копила силы, дабы крепко спорить в главном.
Кругом шумели и улюлюкали, гонка началась, но Морскому было уже не до чужих соревнований. Чтобы не выделяться, они с Ларисой облокотились на перила и, тесно прижавшись друг к другу, невидящими глазами смотрели на дорожки.
А сами продолжали разговор.
— Как ты не понимаешь! — После короткой паузы Лариса заговорила резко и тяжело. — Так дальше жить нельзя! Ты в опале, я растоптана, на Олега в его ТЭЦ тоже все косо смотрят. И из-за меня, и из-за наших друзей. Уже, наверное, месяц, не слишком-то таясь, за Олегом все время ходят двое в штатском… Это плохо кончится. Даже соседи понимают, что нам конец. Усердно строчат жалобы, чтобы лишить нас комнаты. Мне черновик попался на глаза. Дословно: «У этих евреев всего 9 метров, а антипатриотичная зараза распространилась на всю квартиру: они скупляются всяким импортом, и саксофон у них — иностранный, как, наверно, и они сами в душе». Такие опусы, ты представляешь?
— Дочь, я прошу, не обращай внимания и не драматизируй, — Морской сдаваться не спешил. — Сейчас такие времена. За всеми ходят, на всех строчат, всем несладко. Но это же пустое. Мы сильны, потому что мы ни в чем не виноваты. Бросать свой город? Уезжать из-за того, что кто-то в нем подвинулся умом? Да слишком много чести этим людям, которые в душе-то — барахло…
Тут он вспомнил, что подобная паника с Ларисой уже однажды приключалась. На следующее утро после ареста Ларочкиного отчима Якова, когда Веру забрали для дачи показаний и было неясно, отпустят ее или тоже арестуют, Лариса примчалась к отцу, рассказала о случившемся и попросила… нет, не хлопотать в инстанциях, а позаботиться о внучке, когда саму Ларису «загребут». Так и твердила убежденно: не «если», а «когда».
