Генерал армии Н. Ф. Ватутин | страница 15
Затем Ватутин уже с подписанной директивой выехал в Генеральный штаб. Ему было приказано еще до возвращения Жукова и Тимошенко передать ее в округа.
Передача директивы была закончена в 00 часов 30 минут 22 июня 1941 года. После чего Николай Федорович вернулся в свой кабинет. Всем работникам Генштаба и Наркомата обороны было приказано оставаться на своих местах. До начала войны оставалось всего несколько часов.
СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ
Под утро 22 июня Г. К. Жукова и Н. Ф. Ватутина вызвал С. К. Тимошенко, чтобы обсудить очередное донесение от начальника штаба Киевского Особого военного округа М. А. Пуркаева. Стало известно, что кроме фельдфебеля к советским пограничникам, переплыв в сумерках реку, явился солдат из 222-го немецкого пехотного полка 74-й пехотной дивизии. Он тоже утверждал, что 22 июня немецкие войска перейдут в наступление, даже назвал время его начала.
— События действительно приобретают весьма опасный характер, — прохаживаясь по кабинету, заключил Тимошенко. — И провокация тут, думаю, исключена.
Дело идет к войне.
В этот момент на столе наркома зазвонил телефон.
— Георгий Константинович, — обратился Тимошенко к Жукову, — возьмите трубку.
Жуков поднял ее, назвал себя. С минуту, хмурясь, слушал. Затем сказал:
— Хорошо, сейчас доложу наркому.
— Кто это? — спросил Тимошенко.
— Командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский. Докладывает, что система ВНОС флота засекла подход со стороны моря большого количества неизвестных самолетов. Флот находится в полной боевой готовности. Октябрьский просит указаний.
— А каково его решение?
Жуков передал вопрос наркома Октябрьскому. Выслушал ответ.
— У командующего флотом решение одно, товарищ нарком: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота.
— Пусть действует, — после некоторого колебания сказал Тимошенко. — Только доложит своему наркому.
Жуков передал эти слова адмиралу Октябрьскому и положил трубку.
Некоторое время в кабинете стояла напряженная тишина. Нарушил ее Жуков. Глянув на часы, он сказал:
— Сейчас три часа двадцать минут. Разговор наш длился минуты три, не больше. Значит, Октябрьский
позвонил где-то в три семнадцать. — Снова взглянул на часы, покачал головой: — Да, дела... Похоже, начинают сбываться самые худшие наши опасения. — Спросил у наркома: — Будем звонить в Кремль?
— Непременно, — кивнул Тимошенко. — Хотя... Георгий Константинович, свяжитесь-ка снова с Октябрьским, узнайте, что у них там происходит. А уже потом доложим Сталину.