Как он взбирался по лестнице!.. Каждое движение отдавалось болью в груди. Не хватало воздуха. Едва ли не на каждой ступеньке Митька останавливался, пережидая, пока утихнет боль, дышал по-рыбьи. Потом делал шаг на следующую ступеньку. Вверх и вниз пробегали ходячие раненые в госпитальных пижамах, сестры, санитары, доктора в белых халатах. Митька, замечая их краем глаза, удивлялся, как легко они двигаются и безболезненно дышат.
На середине лестницы привязалась мысль, что он зря отважился на безрассудное это путешествие, что ему ни за что не осилить бесчисленных ступенек. Митька поглядел через перила вниз. Расстояние до натертого паркета первого этажа показалось ему непреодолимым. Он пошел вверх.
В той самой громадной палате, где навещали они Славку с живым тогда комбатом и где на возвышении у дальней стены помирал нынче его друг, Митька вконец выбился из сил. Он все-таки шагнул от двери, и вмиг все поплыло, завертелось, Митька присел на чью-то койку и закрыл глаза. А когда открыл, увидел перед собой озабоченного мужика в белом халате, с красным шрамом во всю щеку.
— Тебя чего сюда-то занесло? Лежать, мил человек, тебе надобно у себя в палате. Твое место где?
— Мое-то? В седьмой палате.
— На первом этаже? Неужто сам дошел? Ну, мил человек, ты!.. Помогнуть, что ль, обратно сойти?
— Да нет. — Митьке трудно было говорить. Но санитар в красным шрамом на лице показался ему человеком понятливым и сердечным. — Дело, по… понимаешь… Друг мой… тут… Вроде бы это… худо ему вроде… Сказывали… трепанацию черепа… ему нынче вроде…
— Это кто же дружок-то твой? Не Слава ли Горелов?
— Ты как угадал?
— Нынче у нас одна лишь трепанация. Так чего же, мил человек, довести тебя до его или как? Однако навряд, ли ты у его сейчас чего спросишь. Только вот из операционной принесли. Он-то покуда не в себе.
Санитар помог Митьке взобраться на возвышение у дальней стены «вокзала», поддержал, когда гость усаживался на свободной койке по соседству со Славкиной. Перед Митькой вытянулся не то живой, не то кончившийся Горелов. Щеки без кровиночки, глаза зажмурены, губы — не поймешь, синие или черные. Бинт на голове белый-белый, а ежели приглядеться, то вроде как подкрашен он кровью…
Внезапно Славкины губы дрогнули, послышался вздох, и тотчас же открылись глаза. Поплавали-поплавали и остановились на Митьке. Глядели они так безнадежно, что у друга его от ясности близкого Славкиного конца горло перехватило. А тут еще санитар со шрамом на щеке подсел и давай приговаривать, что худо дело, дескать, что не жилец уж…
