— Славик, а Славик? Слушай, чего скажу. Я это, Галя. Любовь Михайловна к тебе идет. Чего же ты? Господи… Не слышишь, чего говорю? Ох ты господи…
Само собой разумеется, я все слышал. Но упрямо не открывал глаз. «Чего ей от меня надо? Мало им других раненых, что ли?» Но напрасно я упорствовал, напрасно надеялся, что она от меня отвяжется.
— Господи, что ты станешь с ним делать? — бормотала Галя огорченно. — Беда мне, да и только. Славик!..
Меня так и подмывало выругаться, зло и грубо. Какого черта, в самом деле?.. Но я молчал — и подумать было страшно, чтобы открыть рот. А Галя стояла около меня и не собиралась уходить. Я уже чуть было не открыл глаза, когда она протяжно вздохнула и отошла. Наконец-то! Откуда-то издалека начало подступать блаженное притупление боли, меня стала обволакивать тишина. Вот-вот, еще совсем немного, и все будет хорошо. Скорее бы!..
— Горелов! — Чей это голос, не по-женски начальственный, властный? А, да ведь это капитан Тульчина, Любовь Михайловна. Ее только ее хватало! — Слышишь меня, Горелов? Слышишь ведь, вижу! Почему же не отвечаешь? Возьми себя в руки, пожалуйста. Ну-ка, посмотри на меня!
— Доктор… Я не… не хочу…
— Что значит — не хочу?! Это что за капризы? К тебе начальник отделения пришел, ясно? Офицер приказывает — обязан ты подчиниться или нет? Я тебя спрашиваю.
«Ей кажется, я просто раскис. — Меня обижает притворно строгий голос Любови Михайловны. — Побыла бы в моей шкуре — не разыгрывала бы комедию». Но ведь не отстанет она, пока не добьется своего. Я заставляю себя открыть глаза.
— Вот и молодец! — Любовь Михайловна присаживается на краешек моей кровати. — У меня к тебе просьба, Горелов. Ответь на два-три вопроса, и я обещаю не напоминать о себе, пока сам не позовешь. Идет?
Что им всем от меня надо, в самом деле? Я вопросительно смотрю ей в глаза. Капитан Тульчина спрашивает:
— Ты готов к разговору?
Я молча киваю в ответ.
Она берет меня за левую руку. Странно, я почти не ощущаю ее пальцев. Кожа на моей руке как будто омертвела. А капитан Тульчина, не отпуская руки, смотрит на меня так сердобольно, что становится не по себе. Она знает обо мне, наверное, что-то такое… Я спрашиваю шепотом:
— Почему вы молчите?
— Что? Почему молчу? Видишь ли, Слава, какое дело. Я должна объяснить все это тебе, пока ты в состоянии меня понять. Слушаешь?
Я молча киваю в ответ.
— Вот и отлично. — Она опять умолкает и сидит в задумчивости, как будто не может вспомнить нужное слово. Потом рывком поднимает голову. — Состояние твое сейчас крайне тяжелое. Абсцесс мозга, требуется операция. Это будет операция трудная и для тебя, и для хирурга. Трудная и опасная. А оперировать придется мне — майора Смолина в госпитале больше нет. Я должна знать, согласен ли ты.
