Он меж братьев меньшой. Трое старших давно уж на фронте воюют. От Ивана и Николая Марька-почтальонша приносит кой-когда письма, а вот от Андрюхи как получили прошлой осенью весточку из-под Москвы, так больше ни слуху ни духу. Мать из-за этого вконец извелась — в глазах слезы не просыхают, отец (он окривел на гражданской) не переставая цигарками дымит да на жену и детей зверем набрасывается.
Не ко времени еще Кланька, Андрюхина зазноба, на глаза Митьке все норовит попасться, да смеется зазывно, да подмигивает бесстрашно. Кланька — девка отчаянная! От нее не больно-то и увернешься. Однако, по совести говоря, Митька и не старался увертываться. Глянулась ему Кланька еще в ту пору, когда она вечерами с Андрюхой под ручку по улице прохаживалась. Понятно, не пожелай она сама, ни в жизнь бы не отважился Митька разговор о любви завести с девкой старше его на целых пять лет.
Она пожелала. Опять же как бы невзначай повстречала его на лесной опушке, куда марьинские обыкновенно за грибами, ягодами, валежником и сухостоем хаживали (со временем Кланька созналась, что не впервой подстерегала его). Повстречались они под вечер, а в деревню возвратились на заре.
О грехе их Марьино дозналось гораздо скорее, нежели можно было ожидать. На деревне дознались — до отца дошло. Не рад был меньшой Федосов и любви Кланькиной, и тому, чем начал было гордиться, — его предпочла иным-прочим столь приметная в Марьине девка. Отец в ярости гремит и поносит сына всякими словами, дочерей не совестясь. Мать глядит, ровно на смертельно больного…
Отчаянная Кланькина любовь, однако, и его заразила бесстрашием и отчаянностью. Позднее Митьке стало казаться, что он в ту пору вконец лишен был собственной воли. Чего Кланьке вздумается, то для него вроде как законом делается. Ослушаться не смей! К тому же и дня без встречи с ней прожить было невмоготу.
Захворает, случалось, Кланька — он мается, места себе не находит. Все мысли о ней да о ней. Стоит перед глазами лицо ее в огненных конопушках, локон пшеничных волос, из-под платка выбившийся, губы влажные, слегка приоткрытые. Митька догадывался, что и Кланька всей душой к нему рвется, встречи ждет не дождется. От этой догадки горечь его притуплялась.
В октябре, когда снег ранее всех сроков лег на поля и Митька затосковал, оказавшись в списке марьинских, назначенных председателем в соседнюю область на лесозаготовки, Марька-почтальонша доставила Федосовым письмо. Пришло то письмо с Урала, из города Свердловска. Писано оно было незнакомой рукой. Принесло оно немыслимо горестную весть: Андрюха, Митькин брат и Кланькин ухажер довоенный, второй год скоро пойдет как в госпитале лежит. Искалечило Андрюху, сердечного, так, что и жить бы ему не надо. Контузило прошлый год под Москвой, обморозился он, и вот ампутировали ему обе ноги и правую руку по плечо.
