Журналисту было лет тридцать пять, хотя из-за худого и бледного лица, взъерошенных волос и неровной бороды казалось, что ему под пятьдесят. На нем было старое зеленоватое пальто с поднятым воротником, и он шаркал в поношенных теплых тапочках. Квартира находилась на темной стороне улицы, солнце никогда не освещало ее мрачных стен, в ней было сумрачно и затхло и веяло ледяным холодом.
— Ну, как идут дела, Дмитрий Константинович? — спросил Марш.
— Плохо, плохо, Иван Петрович, — кашляя, сказал Журналист. — Я уже третий день не хожу на работу. Вы простите, продолжу заниматься делами: я собирался обедать. Проходите на кухню, там теплее всего.
Журналист, готовя свою полуденную трапезу, варил несколько картофелин на огне на крошечном примусе.
— Двухдневный паек, — с иронией заметил он, приподнимая соленую селедку. — Ну в самом деле, как, по их мнению, можно на это прожить? Да еще полфунта хлеба в придачу. Вот как они кормят буржуев взамен на то, что мы на них пашем. А если вы на них не пашете, то вообще ничего не получите. Как говорится, не трудящийся, да не ест[13]. Но «трудится» только тот, кто работает на них. Если потеешь ради собственной выгоды, это называется «спекуляция», и тебя расстреливают. Тьфу! Да уж, до чего дошла наша Россиюшка! Разве не правда, что нас превратили в стадо овец?
Продолжая в том же духе, Журналист почистил свою вонючую селедку и принялся есть ее с картошкой, жадно, но бережно, зная, что чем быстрее он покончит со своей скудной трапезой, тем скорее почувствует, что больше ничего не осталось. Обглодав скелет, он пососал хвост и потыкал вилкой селедочью голову — не осталось ли хоть кусочка мяса?
— Плюс тысяча рублей в месяц, — продолжал он. — Вот у меня двухдневный паек — хватило на один обед, а что купишь на тысячу рублей? Несколько фунтов картошки, фунт или два хлеба с маслом? Тогда на дрова ничего не остается, ведь раньше-то они стоили пять рубликов за сажень, а теперь все пятьсот!
Из кармана пальто Марш достал полфунта хлеба.
— Вот, Дмитрий Константинович, — сказал он, суя ему сверток, — кушайте на здоровье!
Лицо Журналиста преобразилось. Измученное выражение исчезло. Он поднял глаза, его рот застыл в полуулыбке восторга и недоверия, а в запавших глазах заискрилось детское удовольствие и благодарность.
— Это мне? — воскликнул он, не веря своим глазам. — А как же вы? Вам же наверняка самому не хватает, особенно с тех пор как…
— Насчет меня не тревожьтесь, — сказал Марш со своей добродушной улыбкой. — Вы знаете Марию? Она настоящее чудо! Умеет достать все. На моей ферме она умудрилась спасти несколько мешков картошки и довольно много хлеба и спрятать все это здесь, в городе. Но послушайте, Дмитрий Константинович, ко мне скоро должны прийти — тот же человек, что и позавчера. Я проведу его в другую комнату, чтобы он вас не видел.
