— У вас в доме есть комбед? — спросил я Степановну.
— Есть, — сказала она и, повернувшись к Дмитрию, сказала: — Митька, запомни: про Ивана Павловича — молчок.
Степановна рассказала, что в комитет входят три девушки из прислуги, дворник и привратник. Весь дом с сорока квартирами находится в их ведении.
— Время от времени они приходят, — сказала Степановна, — и берут мебель, чтобы оставить квартиру на первом этаже, которую заняли. Кажется, больше их ничего не волнует. А привратника никогда нет на месте при входе (и за это я был ему глубоко благодарен), и всякий раз, как до него есть нужда, никогда его не доищешься.
Варя проводила меня до двери, когда я уходил.
— Если хотите вернуться, — сказала она, — Степановна вряд ли будет против.
Я настоял на том, чтобы они взяли деньги за съеденное мной, и снова пошел искать Мельникова.
Стояло промозглое утро, начался снегопад. Люди спешили по улицам, вцепившись в узелки и свертки. Очереди, в основном из женщин-работниц, выстроились перед лавками, где над дверями висели холщовые вывески «Первая коммунальная палатка», «Вторая коммунальная палатка» и так далее, там по продуктовым карточкам выдавали немного хлеба. Обычно его не хватало на всех, поэтому люди приходили ни свет ни заря и стояли, ежась от холода на пронизывающем ветру. Такие же очереди выстраивались позже у заведений покрупнее под вывесками «Коммунальная столовая номер такой-то». Иногда до меня доносились обрывки разговоров из этих очередей. «А почему „товарищи“ не стоят в очередях?» — возмущенно восклицала какая-нибудь женщина. «А где все евреи? Троцкий тоже в очереди стоит?» и тому подобное. Потом, получив свою толику хлеба, они поспешно уносили его или прямо в руках, или завернув в принесенную специально для этого бумагу, или спрятав под шали, которыми обматывали шею и уши.
Я снова поплелся через реку и поднялся по длинному Каменноостровскому проспекту к больнице Мельникова, но он все еще не вернулся, и там ничего о нем не знали. Бесцельно бродя по городу, я попал в тот район, где жил раньше, и там, в переулке, неожиданно наткнулся на окно с наклеенным листком бумаги, где карандашом было написано слово «Обеды». Я догадался, что это не «коммунальная столовая». Без талона я не мог пойти в общественную столовую, поэтому осторожно заглянул за дверь маленького заведения и обнаружил единственную комнату на первом этаже, вероятно, бывший магазин, откуда вынесли лишнюю мебель и поставили там три крошечных столика, где всего поместилось бы не больше шестерых человек. Все было очень простое, явно устроенное на скорую руку, но весьма чистенькое. В комнате было пусто, и я вошел.
