Я медленно вернулся в город тем же путем. Вокруг царила разруха. Тут и там на проезжей части валялись дохлые лошади. Бедных коняг насмерть забили плетьми, выжимая из них последнюю искру жизни и труда, а потом бросили лежать там же, где они пали, потому что у дам, которых заставляли подметать улицы, не хватало физических сил убрать лошадиные трупы. Каждая улица, каждый дом, магазин, крыльцо напоминали мне о былых днях, которые, как я теперь с болью осознал, прошли навечно. Несколько магазинов было еще открыто, особенно где продавали музыку, книги и цветы, но, чтобы купить что-либо, кроме пропагандистской литературы, которая лежала в изобилии и стоила дешево, и баснословно дорогих цветов, требовалось разрешение советских органов. Разносчики с тележками торговали подержанными книгами, явно из личных библиотек, а кое-где крохотные подвальные лавчонки, стыдливо выглядывающие из-под тротуара, скрывали в полумраке неаппетитную выставку гниющих овощей и фруктов и остатки запасов печенья и консервов. Но все мучительно говорило об усиливающемся голоде и нарастающем застое нормальной жизни.
Я остановился, чтобы прочитать разномастные объявления и рекламные плакаты на стенах. В одних говорилось о мобилизации в Красную армию, в других — о принудительных работах для буржуазии, но большинство касалось раздачи продуктов. Я купил лежалые яблоки и печенье, которому было уже несколько лет. Еще я скупил все газеты и несколько брошюр Ленина, Зиновьева и других. Заметив извозчика с лошадью, которая еще держалась на ногах, я сел в его повозку и поехал на Финляндский вокзал, где утром по прибытии видел буфет. На прилавке была выставлена еда, главным образом селедка на микроскопических кусочках черного хлеба, но смотрелась она еще менее аппетитно, чем мое печенье, поэтому я просто сел передохнуть, выпил некрепкую жидкость, заменявшую чай, и прочел советские газеты.
Особых новостей не было, поскольку правящий класс большевиков[10]уже обеспечил себе монополию на прессу, закрыв все журналы, выражавшие мнения их противников, поэтому печаталась одна пропаганда. В то время как газеты западного мира полнились разговорами о мире, советские журналы упорно твердили о создании могучей Красной армии[11], которая должна зажечь в Европе и по всей земле пожар мировой революции.
В три часа я пошел искать кафе Мельникова — подпольное заведение на частной квартире на верхнем этаже дома на одной из улиц возле Невского проспекта. Когда я позвонил, дверь чуть-чуть приоткрылась, и сквозь щель на меня взглянул внимательный и недоверчивый глаз. Заметив, что дверь начинает закрываться, я сунул ногу в проем и быстро спросил Мельникова.
