– Даже в вопросах веры?
– От нас никакой особой веры и не требуется. Даже то немногое, во что мы веруем: существование, скажем, Всемогущего, Всеведущего, Вездесущего Бога, и это не запрещено подвергать сомнению. Мы утверждаем лишь, что это никуда не ведет. Но у нас нет никаких обязательных символов веры. Когда я, например, получил СМИХА – по-вашему, посвящение, – меня даже не спросили, верую ли я вообще, и никакой клятвы я не давал.
– Вы хотите сказать, что вы вовсе и не посвящены?
– Лишь в той мере, в какой я себя чувствую посвященным.
– Тогда чем же вы отличаетесь от своей паствы?
– Они вовсе не являются моей паствой, – засмеялся раввин, – во всяком случае, не в том смысле, что я, мол, ответствен за них перед Богом. У меня и вообще ответственности, – а также привилегий, – не больше, чем у любого другого члена общины старше тринадцати лет. Отличаюсь я от них лишь тем, что я, вероятно, разбираюсь лучше в наших законах и традициях, чем средний член конгрегации. Вот и все.
– Но ведь вы управляете богослужением…
– Это может делать любой взрослый мужчина, – перебил его раввин. – Мы даже, в виде чести, поручаем творение молитвы любому гостю либо новичку.
– Но ведь вы благословляете их, посещаете больных, жените, хороните их…
– Я женю их лишь потому, что местные гражданские власти уполномочили меня на это; я посещаю больных, потому что это вообще доброе дело. Впрочем, этот обычай ввели ваши же священники и пасторы. Что же касается благословения, то в ортодоксальных конгрегациях этим делом занимаются те из членов конгрегации, которые происходят от первосвященника Аарона. В консервативных синагогах, подобных нашей, это, правда, делают раввины, но если разобраться, они узурпируют это право.
– Теперь я понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите, что вы не духовное лицо, – медленно протянул Лэниген. Ему вдруг пришла мысль. – Но как же вы тогда держите конгрегацию в узде?
– Как вам известно, это у меня не так уж и получается, – горестно улыбнулся раввин.
– Я не это имел в виду, рабби. То есть не ваши личные затруднения, а то, каким же образом вы их удерживаете все-таки от греха?
– Я вас понял. Вы хотите знать, как же все-таки система работает? Что ж, благодаря тому, я думаю, что мы внушаем каждому в отдельности, что он лично отвечает за свои поступки.
– Свободный выбор? У нас это тоже есть.
– Да, но у нас это немножко не так. Вы, правда, предоставляете своим верующим свободную волю, но все-таки оказываете им поддержку, когда они почему-либо спотыкаются. У вас священник есть, который, выслушав исповедь, властен прощать грех. У вас целая иерархия святых, которые могут заступиться за согрешившего, и у вас есть, наконец, чистилище, где опять-таки можно заслужить прощения. Я мог бы добавить, что у вас есть еще рай и ад, и это тоже помогает исправить прегрешения, совершенные в этой жизни. У нас же ничего этого нет. Наши добрые дела могут быть совершены только в этой жизни, и так как помощи ждать неоткуда, и никто за нас не заступится, то обо всем приходится думать самому.
