— Не случайно. Я же говорил, что моя работа связана с чужими пьянками. Организация корпоративов, все такое. Вот как-то так и получилось, что я свел их с Томбасовым, а он взял за привычку таскать за собой придворных музыкантов. На удачу.
— Придворные музыканты на удачу. Прелесть какая, — улыбнулась Карина.
— Почему бы и нет? Хотя летний отпуск, конечно, накрылся. Накрылся бы, если б не ты. Знаешь, я готов поехать хоть в Сахару, если там будешь ты.
Он неторопливо протянул руку и коснулся ее щеки. Очень аккуратно. И она, о счастье, позволила.
Сергею резко захотелось сбацать на радостях что-то типа Бонечкиного танца пьяных осьминогов. Или канкана. Или…
— Сахара это немножко слишком. — Она накрыла его руку своей ладонью и прямо посмотрела ему в глаза. — Я… извини. Просто это было так…
— Непростой день, ага, — согласился он и притянул Карину к себе. — И домой нам все же пора. Пойдем?
Она молча кивнула и прижалась щекой к его плечу, позволяя обнять себя. Так они и шли — по дорожкам парка, по улицам, полным света, музыки и пьяно-радостных туристов, к пафосно подсвеченному бело-золотому особнячку, похожему на помесь свадебного торта с золотым унитазом. Сергей невольно вспомнил кошмар, сотворенный в его доме фирмой «Барвиха Стайл», и решил, что та дизайнерша — наверняка духовная сестра здешнего Марата. Отлично бы сработались.
— Ее нет, — тихо и удивленно шепнула Карина, а потом резко вывернулась из его объятий, прошагала к пустой парковке и там, уперев руку в бок, заорала: — Ты, сукин сын, куда ты дел мою машину?!
Моя эрогенная зона — мужское: «Я с этим разберусь»
О… Да-а-а-а…
Карина
Мысленно я кричала, крушила и ломала. Разгромила все, до чего дотянулись руки и коснулся взгляд. И вместо помпезной дурацкой убогости передо мной раскинулась шикарная стойплощадка — как роскошный холст, на котором я… ох и развернулась! Развернулась бы.
На самом деле я застыла, не в силах пошевелиться. Да что там пошевелиться. Я вздохнуть полной грудью не могла — хватала воздух крошечными глоточками, словно тонула.
Да как он посмел… Мою девочку, мою машину…
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу.
Но что этому чванливо-похотливому уроду мои крики или моя ненависть. Так, посмеяться.
Меня окутала пустота. Не ночь, не тьма… А что-то безлико-душное, совершенно бесцветное, но липкое и противное.
Закричать бы. Заплакать. Но…
Только чьи-то руки удерживают. От них идет легкое тепло. И волнение. Волнение за меня?
