Форд наблюдал. Слушал ее. Чувствовал своим все усиливающимся даром. Но больше всего ему нравилось именно наблюдать. Смотреть на нее. Как она говорит. Как ест. Как волнуется. Злится. Или радуется. Как сурова со своими учениками. Ведет занятия, учит убивать, выживать, калечить… Порою Форд сам себя отлавливал на том… что залип. Снова и снова он залипал, всматриваясь в движения ее губ, когда она рассказывала о своем детстве. О редких в ее жизни счастливых моментах. Он застывал, вслушиваясь в ее смех. Такой редкий смех! Но от того и самый искренний. И Норинг шутил. Вновь… и вновь… чтобы услышать, как она смеется. Увидеть, как искрятся ее глаза.
«Демоны, — злится сам на себя Форд, в очередной раз засмотревшись и чуть было не сорвавшись с целомудренного курса. — Мужик я или нет? Держи себя в рамках приличий, гуру психиатрии, как и обещал. А то получается, мужик сказал, мужик — передумал. Надо быть осторожнее и не принимать слишком близко к сердцу все, что чувствует Эрика»
И хотя Форд нашел отговорку ментальным даром своему влечению, в глубине души он понимал, что дело совсем в другом. Просто… она не могла не нравиться. Хотя и не считалась такой уж красавицей по меркам его мира. Но… он ведь больше не принадлежал своему миру, верно? Да и каноническая модель не принесла Форду ни счастья, ни верности, ни хотя бы удовлетворения. Просто была. Как… ну… дорогая спортивная тачка. Которая тоже стояла в его гараже когда-то, но на которой он не любил ездить, предпочитая что-то более удобное, пусть и не такое статусное.
И вот время бежит. Уже и лето в разгаре. Отношения у парочки… ровные. Как у супругов, которые друг с другом прожили уйму лет, а потому всякий разврат им и не нужен. Достаточно душевного общения, прогулок, разговоров до утра, шуток и обнимашек. Впрочем… это все самообман. Форд чувствовал, что игра давно уже завела мысли и чувства женщины на иной уровень. Она сама не понимала, как такое смогло произойти. Как так случилось, что суровое сердце, которое сама Эрика считала огрубевшим, вдруг прониклось к пришлому менталисту симпатией. Не понимала. Злилась. Заставляла себя не думать. Убеждала саму себя и свое взбунтовавшееся сердце, что все это игра. Но… ничего не получалось у нее.
Как и у Форда. Совершенно не получалось убедительно играть беспристрастные, платонические отношения, когда больше всего ему хотелось прижать ее крепче и почувствовать наконец вкус ее непослушных губ, что так соблазнительно двигались, завораживая его взгляд.
