«Да что ж я забегаю как бы впереди себя? — подумал Мирошников. — Что ж распоряжаюсь имуществом, не прочитавши завещания?» Действительно, делит шкуру неубитого медведя. А если отец отказал кому-нибудь, не ему? Такое может быть? Почему бы и нет: воля умершего. Так что не торопи события, Вадим Александрович. Да и пусть лучше бы отец жил и жил, черт с ним, со всем этим наследством.
В квартире была нежилая, мертвая тишина, именно мертвая. Мирошников включил телевизор: крутили очередной заштампованный милицейский боевик, зато в красках. Весьма приличный телик. И звук что надо. Не глядя на экран, прошел к окну, посмотрел на улицу. Вид был не тот, что на Олимпийском, — застили соседние дома. И никакого неба, никакого, следовательно, шепота звезд. А ведь еще совсем недавно почудилось. А еще совсем недавно отец был жив…
На экране поучения умудренного всевидящего полковника сменились перестрелкой неопытного, попавшего в засаду лейтенанта с бандитами, — загремело так, что Мирошников вздрогнул. Выключил телевизор, включил радиоприемник — оттуда загремел всей электромощью вокально-инструментальный ансамбль. Да нет, пускай уж будет тишина. Пожалуй, так оно и должно — мертвая тишина. Если только она может быть.
Вадим Александрович выдвинул ящик письменного стола, другой, третий. Одни были пустые, в других — листы бумаги, тетради, папки, пачки писем, перевязанные шпагатом. И все они будто пахли пылью. Он щелчками стряхивал эту несуществующую пыль и раскладывал их на стол перед собой. Подумал: «Как некий пасьянс». Из этого пасьянса он вытянул плотный и гладкий лист, вверху было вкривь и вкось — отцовский почерк — написано: «Завещание», подчеркнуто жирной чертой фломастером.
«Настоящим я, Мирошников Александр Иванович, завещаю нижеследующее…»
Вадим Александрович читал, и было непонятное ощущение, коль писалось в настоящее время, коль составлено при его жизни, значит, отец жив. Почему-то и привычные канцелярские обороты — «настоящим, нижеследующее…» — убеждали в том же. Но когда дочитал до конца, понял: отца нет, а он есть, ибо все имущество отца и половина денег на сберегательной книжке теперь его, Вадима Александровича Мирошникова, — вторую половину отец завещал передать в Фонд мира. Цифры были внушительные: десять тысяч сыну, десять тысяч — на борьбу за мир. Это не считая набежавших процентов: вклад был срочный. Вклад на другой сберкнижке — рабочей, с которой брали по мере надобности, — завещался целиком сыну, сумма была сравнительно невелика: около полутора тысяч. А в общем, деньги огромные, какими Вадим Александрович сроду не владел. Ныне владеет. На этакие рублики можно купить вожделенные «Жигули», и еще останется, на курорт можно съездить всем семейством.
