— Как там сотня и одно?..
— Спасибо, закончены. — Пёс потуже затянул волосы в хвост, всем своим видом показывая пренебрежение.
— А похоже, тебя не просто так прозвали Гончим, такая скорость! Ты что, коллайдер раздобыл?
— А ты что, давно не видела циркуль?
— Тише, тише! — Геометр возвел к потолку руки, усмиряя начинающуюся ссору. — Друг мой, сколько раз я говорил тебе, что они не подвластны пониманию тонкого ума, а мы с тобой обладаем слишком чувствительной логикой, чтобы тягаться с первобытной справедливостью сих созданий. Мы можем лишь направлять, но не поддаваться провокациям.
— Да, Геометр, я согласен, но эта… — Пёс оторвал взгляд от тени, принявшись внимательно рассматривать Володьку. Со временем и его взгляд стал корить мальчишку «за пирамидку». Вольскому захотелось попасть в детский сад и собрать все-все пирамидки правильно.
— Совершенно несносна, я знаю, но хорошо, что ты ее вернул, — зачем-то Геометр хлопнул в ладоши и как-то нелепо улыбнулся.
— Еще не совсем, — растягивая слова, произнес Пёс и поднялся со стула.
— Это верно, верно, верно. — Геометр заплясал вокруг стола, выкладывая готовальни, листы бумаги, тонкие карандаши. — Но мы быстренько все поправим, поправим, поправим, а пока, быть может, чаю?
Глава пятая. Литературовед
— Почему люди всегда стремятся что-то узнать? Почему учатся, вступают в отношения с окружающим миром? Очевидно, выброшенный в реальность хрупкий младенец изначально стремится защитить себя. Поэтому растет, идет в школу, общается — всё это только для того, чтобы выработать в себе идеальный механизм, способный выстроить линию обороны. Так хрупко то, что связует человека с реальностью. Всего лишь тонкая оболочка сердца, тень, незаметная даже для самой чувствительной техники, — душа. И человек неосознанно ищет всю свою жизнь средство для того, чтобы охранить эту тень, ищет настолько усиленно, что, в конце концов, теряет тело, но душа остается.
— Вам не кажется, милый профессор, что вы углубляетесь куда-то не туда? — пронзительный взгляд поверх очков. Небольшой человечек с некрасивым лицом, сидящий напротив девушки, как-то рассеяно потер подушечку указательного пальца об острый нос:
— Нет, Анна, совсем нет. Однако, сейчас у нас с вами на повестке дня совсем иные категории, вы правы. Итак, возвращаясь к Гуинплену…
Всю жизнь литературовед тщательно изучал мировые шедевры слова, писал объемные работы, перечитывал, перечитывал, перечитывал классиков и новинки — всё только для того, чтобы ответить на один-единственный вопрос — как защитить душу. Душа и вопросы о ней стали для литературоведа чем-то вроде щита, скрывающего уродство тела. Профессор старался не думать об этом, но с невероятным упорством отрицал физику, изыскивая средства для того, чтобы доказать насколько она малозначима в мире, где всем правит душа — и будет править, если верно защищать её. Возвращаясь из университета в крохотную квартирку, заваленную книгами и заплесневелой едой, литературовед не жалел, что не обзавелся женой, приходя из дома в университет, литературовед не думал о том, что ему сочувствует вся кафедра: такой некрасивый, вот не повезло человеку в жизни. Профессор лишь улыбался отчужденно и строил свою гипотезу. Мало кому открывал свои мысли, одиночество тоже закрывало его душу от ран — откровенность не была востребована. А вот идея должна была стать новым словом в его жизни, должна прояснить всё. Что-то вырисовывалось в его теории, что-то выпадало из нее, разрушая до фундамента все выводы, но профессор не останавливался ни на минуту до той поры, пока не остановилось его сердце.
