И далее: пирамиды, пантеоны, мавзолеи — вся эта архитектура для мертвых служила идее живых, воплощавших в ней свое выработанное миросозерцание.
Древние греки проявили великую дерзость, приблизив небо к земле или, наоборот, землю к небу. Боги, Герои и Люди как бы вошли в непосредственный контакт, и недаром Гераклит называл людей смертными богами, а богов бессмертными людьми. Разумеется, античное наивно-чувственное целостное миросозерцание не есть что-то застывшее и неподвижное. В длительной истории греческого античного мира оно проделало сложный путь, и конечный путь его был прямо противоположен исходному, но так или иначе, если мы возьмем главную тезу этого миросозерцания (к которой стремились или от которой устремлялись в ходе эволюции представления античного человека), то это был культ самого человека, естества, и гармония духа была следствием примирения человеческого и божественного по линии их сближения, когда естество стало носить божественный характер, а божество — естественный.
В результате последующей борьбы и эволюции человеческого сознания на смену культу человека пришел культ личности, но личности трансцендентной, то есть Бога. Возобладал принцип освобождения от чувственности, прямо противоположный античному с его культом естества и красоты. «Когда человек находит удовольствие в красоте тела, то сердце его удаляется от любви к Создателю. Чем больше мы услаждаемся внешними формами тела, тем больше удаляемся от сверхчувственной любви»,— проповедовал Бернард Клервосский.
Нетрудно догадаться, что теперь и искусство развивается совсем в другом направлении. «Все земные отношения индивидуальных особенностей, исторических эпох, человеческого возраста, полов и общественных отношений,— писал немецкий ученый Гейнрих Эйкен,— исчезли в сверхчувственном сиянии. Легенды все до одной сотканы из тончайших золотых нитей религиозного чувства». Однако не следует думать, будто искусство в эту пору отвернулось от человека и изменило своим вечным целям служения ему. Ничего подобного. В центре внимания по-прежнему оставался человек. Правда, если, к примеру, древний египтянин пытался бренное тело усопшего «подменить» его скульптурным изображением и тем самым увековечить, то средневековый человек думал не об увековечивании тела, а о спасении души для вечной жизни, поскольку тело — лишь временная оболочка вечной души. И наше представление о том, будто художники средневековья испытывали небывалые стеснения со стороны церкви, не отзывается истиной. Этот конфликт придет позже, когда целостное религиозно-аскетическое мировоззрение начнет испытывать свой кризис.
