– Возможно, и так, но я помогал во время службы в часовне с самого детства.
– Ваша семья активно участвовала в церковных делах?
Он как-то странно на меня смотрит.
– Мой отец был здесь викарием больше тридцати лет.
– Ваш отец?
– Преподобный Марш.
Марш. Я так и не поинтересовалась фамилией Аарона. Но теперь я вижу его сходство с мужчиной на фотографии в офисе. Те же темные волосы, заостренные черты лица.
– Вас это, похоже, удивляет? – говорит Аарон.
– Меня, эм-м, нет, просто я не знала.
Я отворачиваюсь и опускаю пакетик чая в одну из чашек, а во вторую слегка дрожащей рукой насыпаю кофе.
– Так, значит, в этом доме жила ваша семья.
– Да. Пока мой отец не вышел на пенсию.
От мысли, что Аарон здесь вырос, что у него об этом месте есть свои собственные воспоминания, мне становится не по себе, как если бы я вторглась в чужое жилище.
– Ваши родители все еще живут в деревне?
– Моя мама умерла, когда мне было шесть лет. Рак шейки матки.
– Мне очень жаль. А отец?
– Отец очень болен. Именно поэтому он и ушел на пенсию.
– Ясно. Он в больнице?
– Я ухаживаю за ним дома. У него болезнь Хантингтона. Ему ничем не могут помочь в больнице.
– О, это ужасно.
И это действительно так.
Болезнь Хантингтона – жуткое, жестокое заболевание, которое лишает людей возможности двигаться, мыслить, говорить, есть и, в конце концов, дышать. Она неизлечима и неумолима. Хуже того – она передается по наследству, и вероятность того, что ребенку передастся поврежденный ген родителя, равняется пятидесяти процентам.
– Вы ухаживаете за ним в одиночку?
– К нам приходят медсестры. Но да, в основном я справляюсь сам.
Я уже с бо́льшим сочувствием смотрю на Аарона. Быть сиделкой – тяжелая ноша. Собственную жизнь приходится откладывать в сторону. Человек, ухаживающий за тяжелобольным родственником, оказывается изолирован от людей, не может себе позволить даже пойти на работу. Видимо, в силу этих обстоятельств Аарон и стал церковным старостой. Он может заниматься этим в свободное от ухода за отцом время, и это наполняет его жизнь смыслом. Я осознаю, что мне его жаль, и тут же думаю о том, что, скорее всего, моя жалость ему не нужна.
– Что ж, я очень благодарна вам за помощь и преданность часовне, тем более с учетом вашей загруженности.
– Спасибо. Часовня всегда была частью моей жизни.
– И жизни вашего отца.
– Да.
– Должно быть, вы хорошо знаете ее историю.
– Вы имеете в виду «сожженных девочек»? – Он еле заметно улыбается. – О них знают все жители деревни. Хотя, вероятно, новому человеку этот обычай должен казаться странным.
