В тюрьме было полно народу, но большую часть времени заключенные проводили в камерах. Даже в столовой и на прогулочной площадке поток тел был строго упорядочен. Физические контакты заключенных между собой ограничивались. Понятно почему – результатом случайного контакта мог запросто стать сломанный нос или что похуже.
На вокзале царил хаос. Так много людей рвалось куда-то вперед. Чемоданы грохотали вдоль платформы. Голоса эхом отражались от высокой сводчатой крыши. Визг тормозящих вагонов, механическое эхо объявлений в громкоговорителе.
Сцепив зубы, он заставил себя идти медленно и спокойно сквозь толпу, направляясь к турникетам. Здесь он на мгновение растерялся. В Ноттингеме они были открыты. Что он должен сделать?
– Вам помочь, сэр?
Он вздрогнул. На него в упор смотрела невысокая темноволосая женщина в железнодорожной форме.
– Э-э-э, да, простите. Я довольно редко путешествую.
– Билет? – доброжелательно спросила она.
Он выудил из кармана свой билет и подал его женщине. Взглянув на него, она открыла турникет.
– Проходите, преподобный.
– Спасибо. Благослови вас Господь.
Он присоединился к толпе людей, спускающихся по эскалатору. Знак подсказал ему, что необходимо становиться справа. Он последовал указанию. Что ему удавалось хорошо – это следование указаниям и подчинение приказам.
Люди у билетной кассы охотно ему помогли. Ну еще бы. Человек в форме – в любой форме – внушает уважение. Человек в воротничке священника обладает авторитетом. Может, поэтому воротничок так нравится его сестре? Или все дело в анонимности? Все видят священника, а не человека.
«Интересно, они уже нашли мертвого священника или нет», – промелькнула ленивая мысль.
К тому времени, как он сел в поезд до Сассекса, день начал клониться к вечеру. Это был совсем небольшой и полупустой поезд. Он откинулся на спинку кресла, глядя в окно на проплывающие мимо нагромождения зданий Лондона, сменившиеся просторными предместьями, которые тоже вскоре закончились. Увидев поля с мирно пасущимся скотом и чистое небо, он ощутил какую-то странную тоску, и что-то болезненно сжалось у него в груди.
Полтора часа спустя поезд остановился на станции Бичгейт. Тут не было ничего, кроме навеса, узкой платформы и одинокой скамьи. Он был единственным, кто вышел из поезда на эту платформу. Овцы паслись в поле рядом с рельсами. Если лондонская суета его дезориентировала и сбивала с толку, то это пространство и тишина ошеломляли на свой собственный манер. Он огляделся, глубоко вдохнул, поднял голову и посмотрел на небо. Как много неба.
