— Мой-то кум живет — и ничего… Дети рождаются.
После первой рюмки гости чувствовали себя неловко, скованно, перешептывались и не осмеливались глядеть Игнату в глаза. Потом выпили по второй, загомонили, заговорили громче. И загуляла свадьба. Поначалу робко, потом — звонче, разухабистее. Кто-то в раскрытое окно подал гармошку. Игнату хотелось плакать от обиды, сидя рядом с незнакомой, но строгий взгляд отца подбадривал: «Наша взяла! Мы — Назарьевы!» Гости заревели «горько», и Игнат близко увидел лицо невесты, ее толстые губы, что жадно тянулись к его губам, круглые серые глаза. Робея и радуясь, прикрываясь длинной, не по росту фатой старшей сестры, она поцеловала жениха. «Стало быть, все? Неужели? — со страхом спрашивал себя Игнат. — Или, может, шутейно все это затеяли, чтоб не пропала дорогая закуска? Может, не захотела венчаться, а потом… потом…» Недавно был такой случай на соседнем хуторе: накануне свадьбы арестовали отца невесты за воровство. Свадьба расстроилась, а гулять — гуляли. Шумно, весело. Отец с матерью жениха припомнили, что у сына день рожденья в этом месяце. И чтобы не пропала закуска, загуляли. Так же пили и ели, как на свадьбе, с той разницей, что не кричали «горько». Когда же его, Игната, день рожденья? Будто в августе… Жених глядел на гостей, искал сочувствия и ответа в их глазах. А гости жевали, пили, обнимались. «Погуляйте, попейте, давно все до кучи не собирались, но потом не вздумайте свадьбу корить и хулить, — поскрипывая зубами, злился жених и грозил: — Вы запомните этот день».
Посыпались на стол подарки: куски материи, свертки, деньги.
— Дарю бузивка и казачье седло! — вскричал дядя, выплескивая из стакана водку на круглый поднос с ломтями хлеба.
— Одеялку… детскую, — протянула его супруга.
— Сапоги и ружье…
— Шубу на стужу…
— Дарю ярочку…
Поднялся дед Игната — владелец станичной мельницы, маслобойни, строитель и хозяин моста.
— Отписываю мельницу-водянку, — сказал он. Хмель выдавил слезу. Дед потянулся к внуку, пощекотал мокрыми усами.
— Наследник!
— Прямой наследник! — хмельно ревели гости. Подошел отец, обнял.
— Наша взяла, сынок! Ты казаком держись! — И, не глядя сыну в глаза, признался: — Твоя мать тоже не из княгинь и не красавица. А жили — дай бог каждому. Пелагея — она пригожая, да и при тело девка. Почитать будет, мужа понимать. Живи с ней — вот моя воля.
Хотел Игнат спросить его: «Чего же ты, отец, и по сей день бегаешь на соседний хутор к своей полюбовнице Акулине? Дом ей выстроил». Да уж поздно было упрекать и гневить отца. И не водилось в роду Назарьевых такого — старшим перечить. Иной раз огрызнется отец на деда, а все же покорится. «А если подняться, вроде по нужде, и уйти?.. — подумал Игнат. — А куда уйдешь? Куда?»
