Чахотка. Другая история немецкого общества | страница 82

. Семейного врача связывали особенные отношения с хозяйкой дома, и к нему обращались не только в случае болезни: семейный доктор нес ответственность за образ жизни семьи, за ее гигиену и мораль. Популярная медицинская литература стала частью буржуазной библиотеки.

Естественные болезни, которые могли поразить кого угодно и когда угодно безо всякой вины, трактовались по-разному, но чаще всего телесные страдания воспринимались как наказание, как «телесные последствия моральной распущенности или нравственного преступления»^>[508]. Недостатка в таких «наказаниях» не было: холера, дифтерия, тиф, скарлатина и туберкулез — целый арсенал инфекционных болезней^>[509]. Уязвимость и болезнь были зримыми признаками личной безнравственности, больной вынужден был признать справедливость упрека в том, что он сам своей разнузданностью и аморальным поведением разрушил свое здоровье^>[510]. Такой упрек чаще всего был обращен именно к промышленным рабочим.

Поначалу буржуазное гигиеническое сознание было направлено против аристократии.^>[511] Для амбициозной, самоуверенной, набирающей силу буржуазии образ жизни высокородного дворянства был противоестественным и безнравственным. Буржуа считали аристократов ленивыми, расточительными и болезненными. Буржуазия противопоставила аристократии, ее интриганству и устаревшему этикету свою предприимчивость, деятельность, образованность и жизнестойкость; дворянскому пристрастию к удовольствиям и роскоши — прочную систему внутренних ценностей, распаду и гибели — здоровье и строгую мораль как доказательство превосходства буржуазного образа жизни^>[512].

Буржуазия упрекала аристократов в том, что те лишь притворяются, будто соблюдают телесную гигиену, злоупотребляют «маскирующими средствами», парфюмом, помадами, косметикой, имитируя чистоту и здоровье^>[513]. Буржуазия же вместо подставного блеска и «нарисованного» здоровья готова предъявить подлинное здоровье вместе с истинной чистотой.

В XIX веке борьба буржуазии за чистоту и гигиену стала средством отмежевания от растущего пролетариата, который считался грязным, неприятным, плохо пахнущим, нецивилизованным и нуждался в «облагораживании». «Нечистый рот и грязные руки, — писали в 1804 году, — суть верные признаки, по которым можно узнать чернь»^>[514]. Или: «Всюду, где человек низведен до состояния стадного животного, забывается простейшая заповедь доброго нрава, а именно заповедь о чистоте»^>[515]. Нечистоплотность и недобродетельность — всего в одном шаге друг от друга.