Шестого октября изыскательская партия В. О. Вяземского выходит в степь, Волошин в экспедиции – начальник каравана и заведующий лагерем. «Впереди – бесконечная красновато-бурая пустыня, – пишет Волошин Глотову, – чем дальше, – всё мутнее, всё синее и горы на горизонте. Всё ровно – ни холмика, ни деревца. Тишь полная. Слышно, как стелется по земле степной ветер. слышно, как звенит сухой “джюсан”. Под лучами заходящего солнца степь пылает красным пламенем. Всё, что было днём серо, плоско и бесцветно, теперь ожило и оделось в самые яркие, ослепительные краски. От старых стен поползли густые сине-фиолетовые тени. Горы розовеют и синеют. Всё становится ярче, ярче – и начинает постепенно потухать. Степь одевается сиреневато-пепельным оттенком»[394].
Позже об этом времени Волошин напишет следующее: «В 1899 году я был выслан в Феодосию за организацию студенческих беспорядков. Потом уехал в первый раз за границу: в Италию, Швейцарию, Париж, Берлин. Я еще раз возвращался в Москву. Был допущен до экзаменов. Перешел на третий курс юридического факультета, опять уехал в Италию и Грецию; возвращаясь, был арестован, привезен в Москву и выслан в Среднюю Азию.
Полгода, проведенные в пустыне с караваном верблюдов, были решающим моментом моей духовной жизни. Здесь я почувствовал Азию, Восток, древность, относительность европейской культуры.
Это был 1900 год – год китайского пробуждения. Сюда до меня дошли “Три разговора” и “Письмо о конце всемирной истории” Вл. Соловьева, здесь я прочел впервые Ницше. Но надо всем было ощущение пустыни – той широты и равновесия, которые обретает человеческая душа, возвращаясь на свою прародину»[395].
В другой Автобиографии [ «по семилетьям»] об этом же: «Уже через год я был исключен из университета за студенческие беспорядки и выслан в Феодосию. Высылки и поездки за границу чередуются и завершаются ссылкой в Ташкент в 1900 году. Перед этим я уже успел побывать в Париже и Берлине, в Италии и Греции, путешествуя на гроши пешком, ночуя в ночлежных домах. 1900 год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь настигли меня Ницше и “Три разговора” Вл[адимира] Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты азийских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей»[396]. Итак, «пустыня» и «высота азийских плоскогорий»:
Царевна в сказке, – словом властным
