. И только Индия, к которой поэт обращается: «Свет мой, Индия, святыня, девственная мать», – это мир, который «опутан светлой тканью мыслей-паутин», – только она способна:
Слить душой жужжанье мошки с грохотом лавин,
В лабиринтах быть как дома, все понять, принять
[235].
Поэтому, несмотря на то, что еще есть много созданий в мире бытия, поэт говорит о своем единении именно с Индией, считая ее некой прародиной, к которой поэт непременно вернется:
Много есть ещё созданий в мире бытия,
Но прекрасна только слитность разных ты и я,
Много есть ещё мечтаний, сладко жить в бреду, —
Но, уставши, лишь к родимой, только к ней приду
[236].
Неоднократно называет Бальмонт Индию Страной Мысли. В сборнике «Белые Зарницы. Мысли и впечатления» (1908)[237]он пишет о ней как о «сильной и яркой стране», то «жаркой, то кристально-льдисто-холодной Стране Мысли». Это отнюдь не современная автору мысль со всей ее «раздробленностью и жалкой полузрячей ползучестью». Бальмонт пишет о «мысли всеобъемлющей, знающей предельное, но касающейся его лишь настолько, насколько это необходимо, и быстро и смело уходящей в Запредельное»[238]. Символом такой мысли как раз выступает Индия – самая «всеобъемлющая и всепонимающая, всевоспринимающая». Как замечает поэт, страна эта включила в себя и Мечту, будучи «по преимуществу Страною Мысли»[239].
При этом самому Бальмонту кажется, что он уже давно и много раз был в Стране Мечты (которую олицетворяет для него Мексика) и в Стране Мысли и что он «лишь в силу закона сцепления причин и следствий, волею сурового закона Кармы, попал в холодный сумрак Севера», но «огненные строки поют» в нем:
Огнепоклонником я прежде был когда-то,
Огнепоклонником останусь я всегда,
Мое индийское мышление богато
Разнообразием рассвета и заката,
Я между смертными – падучая звезда.
[240]Для поэта-огнепоклонника мексиканский бог Пламя, Желтоликий Куэцальтин сродни индийскому богу Агни:
Под Гималаями, чьи выси – в блесках Рая,
Я понял яркость дум, среди долинной мглы,
Горела в темноте моя душа живая,
И людям я светил, костры им зажигая,
И Агни светлому слагал свои хвалы
[241].
С Огнем поэт сравнивает воду и не знает, что сильнее: «Гляжу на пламя, Душа принадлежит ему, слушаю пение струй, или отдаленный рокот Океана. Душа принадлежит Влаге». В этом соучастии Стихий, их «вечном состязаньи, в празднестве их взаимной слитности и переплетенности» он видит «равенство каждой из могучих Сил, образующих Мировое Кольцо Творческого Четверогласия»
