. В то же время Джучи-Котэм – умный и талантливый полководец, он по-настоящему предан главной героине, хотя беззаветная любовь оказалась гибельной для самого Джучи-Котэм и, по сути, погубила и его дочь. Сложное, отнюдь не просветляющее влияние оказала любовь и на юного Аланчу-ха-на. Любовь будит в нем желание следовать тем кровавым обычаям и законам, которые существовали у его предков.
Замысел легенды «Лебедь Хантыгая» был достаточно подробно изложен самим писателем в письме к адвокату А. А. Ольхину[190], в котором Мамин-Сибиряк признавался: «Легенда претендует на некоторое философское значение». Это философское значение Маминым-Сибиряком определялось как критика концепции личного самосовершенствования, которая изложена в «Исповеди» Л. Н. Толстого. С точки зрения писателя, «всякое личное самоусовершенствование основывается на эгоизме и на желании быть лучше других, а это ведет к таким мелочам в великом деле спасения, как вопрос об одежде, еде и пр.»[191].
Легенда «Лебедь Хантыгая» начинается с расспросов хана о том, где хаким Бай-Сугды. Оказывается, этот лебедь Хантыгая, «слеза радости, улыбка утешения, свет совести» уже полгода как «заскучал». Бурун-хан ценит хакима: «Ты выше меня, потому что я сейчас хан, а завтра меня съедят черви, а ты умрёшь – после тебя останутся живые чудные песни. Ханов много, а хаким Бай-Сугды – один»[192].
Услышав от хакима, что «моя зима пришла, а мой коршун уже летает над моей головой, и я чувствую, как веют его крылья.», хан решил, что причина тоски лебедя Хантыгая – страх надвигающейся смерти. Однако оказалось, что певец вдруг постиг обманчивость своих песен о радости и любви, и, более того, ему теперь кажется, что его песни – это обещание несбыточного в то время, как мир ввергнут в пучину бедствий. Мучает его и то, что он внушал эти иллюзии своими песнями другим: «Нет, хан, не смерти я боюсь, а того, зачем я жил так долго. Моё сладкое безумство пело песни, а ненасытное сердце искало новых радостей. Но теперь нет больше песен. Давно углубился я в учёные книги, в это море мудрости, и чем дальше углубляюсь в них, тем сильнее чувствую, сколько зла я наделал своими песнями. Я обманывал их сладким голосом и молодых, и старых людей, я сулил им никогда не существовавшие радости, я усыплял душу запахом роз, а вся наша жизнь только колеблющаяся тень промелькнувшей в воздухе птицы. Горя, несчастий, нужды и болезней целые моря, а я утешал и себя, и других одной каплей сладкой отравы. Мои песни теперь нагоняют на меня тоску. Бурун-хан, чем больше читаю я мудрые книги, тем сильнее вижу собственное безумство.»
