. По этому поводу М. Л. Клюзова замечает: «На фоне аксиоматического для мыслителя положения о том, что
настоящее и действительное я человека есть его
особенное отношение к миру, становится очевидно, что только
Любовь может придать этому отношению содержательное единство и универсальный характер, раскрывающий себя как “свойство больше или меньше любить одно и не любить другое” и этически конкретизируемый в “степени, любви к добру”»
[65]. Нельзя не увидеть, что понятие любви у Толстого во многом соотносимо с понятием сострадания и спасения в буддизме. «Спасение существ, таким образом, есть самоспасение истинно-сущего. Будда, спасая существа, спасает себя, существа, спасая себя, спасают Будду; совершенство каждого есть совершенство всех. И спасение каждого есть частичное спасение истинно-сущего», – писал О. О. Розенберг
[66].
Кроме уже отмеченных выше, причинами отнесения Бердяевым учения Толстого к ветхозаветной или буддийской религии являются особенности отношения Толстого к Любви, к личности Бога и Спасителя. По мнению Бердяева, «уж скорее Толстой буддист, чем христианин. Буддизм есть религия самоспасения, как и религия Толстого. Буддизм не знает личности Бога, личности Спасителя и личности спасаемого. Буддизм есть религия сострадания, а не любви»[67].
В работе «О жизни» Толстой останавливается на анализе таких экзистенциальных составляющих человеческой жизни, как страдание и страх смерти. Страх смерти, по его мнению, связан с осознанием конечности жизни: «Страх смерти происходит оттого, что люди принимают за жизнь одну маленькую, их же ложным представлением ограниченную часть ее. Эта ограниченная часть всего лишь видимая жизнь, являющаяся частью бесконечного движения жизни»[68].
Рассмотрение темы смерти в творчестве Толстого занимает значительное место в проникновенной работе И. Бунина «Освобождение Толстого». О Толстом Бунин пишет: «Он, “счастливый”, увидел в жизни только одно ужасное. В какой жизни? В русской, в общеевропейской, в своей собственной домашней? Но все эти жизни только капли в море. И эти жизни ужасны, и в них невыносимо существовать, но ужаснее всего главное: невыносима всякая человеческая жизнь – “пока не найден смысл ее, спасение от смерти”»[69].
Но смерть при понимании смысла истинной жизни – это освобождение и пробуждение от конечной, мучительной животной жизни. Бунин приводит отрывки из «Войны и мира», описывающие предсмертный сон Андрея Болконского: «“Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение”, вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы
