.
Большое место в антропологической концепции Толстого занимает рассмотрение «животной личности». По мнению писателя, от смешения жизни животного с жизнью человеческой и происходит раздвоение сознания человека, его ложное сознание утверждает его в мысли, что его жизнь «есть период времени от рождения до смерти». Как считает М. Л. Клюзова: «Животная личность, согласно Толстому, есть опасный самообман, рожденный внешним ощущением физической обособленности человека по отношению к другим предметам внешнего мира и поддерживаемый сознанием его безысходной замкнутости в пространственно-временных пределах, совпадающих с границами существования эмпирически обнаруживаемой индивидуальной телесности (суеверие личности)». В своих дневниках 1901–1910 гг. мыслитель говорит: «Человек – все и ничто, а он думает, что он – что-то. В этом вся ошибка – грех. От этого суеверие личности»; «Нет более распространенного суеверия, как то, что человек с его телом есть нечто реальное. Человек есть только центр сознания, воспринимающего впечатления»[55].
Но осознание основного противоречия человеческой жизни помогает «рождению истинной жизни в человеке», это происходит, когда «человек увидал, что другие личности – такие, как и он, что страдания угрожают ему, что существование его есть медленная смерть». Постепенно «разумное сознание» человека начинает «разлагать существование его личности», и человек уже не может полагать свое бытие в этой «разлагающейся личности» и с неизбежностью должен прийти к «новой жизни». Исподволь человек приходит к осознанию, что законом жизни человеческой является отречение от блага «животной личности», осознание личности как «жизни животной» для человека есть тот предел, с которого начинается осознание настоящей жизни, «истинной жизни», которая не может для человека «ни зарождаться, ни погибать». По мнению Толстого, настоящее «я» есть «все», но лишь при условии отрицания личности и признания в себе «божественного начала, вечности, бесконечности»[56].
Для того, чтобы жить не животной, а истинной жизнью, по мнению Толстого, требуется «отречение от личности», понимаемое им как «подчинение ее разумному началу»[57]. Просвещенческий пафос и апология разума приводят, как замечает М. Л. Клюзова, Толстого к убеждению, что «именно разумное сознание, постепенно подчиняя себе животную личность, определяет подлинную сущность человека и границы его свободы»[58].
В качестве сравнения с идеями буддийской философии можно привести слова известного российского буддолога О. О. Розенберга: «Вы видите, что конечная цель буддизма, как всякой философии, всякой религии, не есть достижение земного животного счастья: счастье столь же мимолетно, как несчастье, как сама единичная жизнь, длящаяся несколько десятков лет, которая не более чем ничтожная крупица на безначальном потоке сплетающихся нитей»
