Верни мой голос! | страница 24



– Кап, кап, кап, – звенело в безмолвии квартиры. – Ка-ап. Бульк. Динь.

Завернувшись в одеяло, босиком, Лида осторожно вышла в зал. От окна, сквозь шторку, лился металлический фонарный свет, как из рожка, и освещал клавиатуру Пианино.

В полумраке Лида разглядела, как сами собой нажимаются клавиши. Редко, печально, задумчиво.

Кап-кап. Боль… но…

Словами такие звуки не запишешь, только нотами. Это были настоящие музыкальные слёзы. Пианино плакало. Оно и жаловалось, и жалело Лиду.

Лида увидела, как по клавишам прошла дрожь. Она подошла к инструменту, погладила прохладные клавиши и осторожно закрыла крышку.

«Пианино расстроилось, – подумала Лида. – Но не как инструмент, потерявший свой строй, а как человек».

Митя, не мигая, смотрел в темнеющее окно. Он всегда считал, что в его семье всё прекрасно. Мама, папа, я – дружная семья. «Ну и дурак же я! Наивный дурак. Создал себе безупречный мир», – усмехнулся Митя.

Сегодня папа с мамой, усевшись на диван, как два провинившихся ученика, сообщили ему, что они долго думали и решили развестись. И сейчас ему надо определиться, с кем из них остаться жить. Ну, молодцы! Они долго думали, они решили, а он должен определиться! Федя отвернулся, чтоб они не видели его слёз. Он молчал. Тишина шла из глубины его души. Внутри не было ни музыки, ни слов – молчание вытеснило всё. Родители успокаивали, объясняли, доказывали, просили, а Митя так и не проронил ни звука.

– Вряд ли он издевается, – сказала мама папе и встала с дивана. – Ребёнок просто расстроен. Он в шоке.

– Что же ты, сынок, мы же с тобой как со взрослым человеком, а ты… – нервно теребил галстук отец.

– Со взрослым? – хотел спросить Митя. – Если бы как со взрослым, сначала посоветовались бы, а уж потом решили.

Митя медленно прошагал в свою комнату, заперся и лёг на диван. Ему казалось, что у него онемело всё – щёки, лоб, пальцы и сердце. Виолончель тоже безмолвствовала. Мите показалось, что она сочувствует ему своим безмолвием. Он встал, положил Виолончель в кресло и укутал её одеялом, как ребёнка.

Он всегда считал её просто деревяшкой: корпус из клёна, гриф, струны, эфы и прочее. Выражение о том, что у инструмента есть душа, он никогда не принимал всерьёз.

– Прости меня, – неслышно обратился к ней Митя.

Виолончель вздохнула.

– У меня душа не на месте, – поделилась она с Митей.

– Душа? – удивлённо переспросил Митя одними губами. – Может быть, просто душка? Душка сдвинулась, так бывает. Ну знаешь, у тебя же внутри еловая душка, между двумя деками. Она передаёт колебания…