Тот, кто выбирает такой путь, должен четко отдавать себе отчет — в случае чего их никто не защитит. Даже если их «профессия» узаконена. Даже если они исправно «отстегивают». Они уже не женщины. Они уже не люди. Они — товар…
Впрочем, одна из них ребенка отдавать не захотела. У нее отняли… глаз. И в таком виде отправили работать — шелковая повязка придавала образу пикантности. Впрочем, она могла выбрать и смерть — ей любезно предложили быструю и безболезненную. Но она выбрала жизнь. Не правда ли, мы все так любим жизнь…
А Анселл исповедовал нехитрое правило: «Жизнь коротка, и ею надо уметь наслаждаться, потому что все мы сюда приходим, чтобы получать удовольствие».
С этим можно было бы и согласиться, если только не знать, какую подоплеку скрывает он в этом постулате.
А в толковании его имени — Анселл — таилась немалая ирония — трудно предположить человека, более далекого от Господа, чем тот, чье имя расшифровывалось как «защищающий Бога».
Да и не его это имя было вовсе. А его собственная жизнь была не так уж коротка, о чем бы там ни гласил постулат…
Глава 1
Конец веревочки, начало петельки
1329 год от Рождества Христова
Франция, графство Блуа
За узкими, как бойницы, окнами фамильного дома Бизанкуров бушевала гроза, но в небольшой комнате было жарко натоплено, а на столе оплывали свечи, слабо освещая комнату подрагивающими рыжими язычками.
В большом плетеном кресле у камина, всхрапывая, дремала тучная женщина в простом белом чепце и длинной темной юбке. Белая рубашка ее была распахнута, и к левой груди с выступающим рисунком голубых вен припал младенец.
Рядом, в другом кресле, основательном, из темного дерева, с подлокотниками, обтянутыми вишневым бархатом, сидел молодой мужчина с глубокой складкой меж бровей. Он не спал, а невидящим взором смотрел на неверные свечные огоньки.
Но вдруг тени в комнате себя странно повели. Тень от кочерги медленно и величаво поднялась над сложенными в небольшую поленницу дровами и пошевелила их, словно выбирая, какое поленце оживит очаг, содержимое которого практически превратилось в угли. Наконец несколько чурбачков, точно так же чинно и неспешно, взмыли над поленницей и сами себя аккуратно уложили в зияющую пасть камина. Огонь немедленно занялся, но диковинным он был, словно ненастоящим: языки пламени шевелились, словно змеи, и создавалось впечатление, что они смотрят на мужчину, выжидая, когда можно будет напасть на него.
«Что за черт?!» — пронеслось в его голове, и он внезапно осознал, что не может шевельнуть ни одной частью своего тела. Он открыл было рот, и тут от тени кочерги, превратившейся в тень худого человека в черной сутане, протянулась несоразмерно длинная рука. Пальцы, холодные как лед, прижались к губам остолбеневшего зрителя, а голова тени медленно и осуждающе повернулась несколько раз направо и налево, недвусмысленно и безмолвно призывая к молчанию. Мужчина было дернулся несколько раз, но веки его отяжелели и он погрузился в беспокойный сон, изредка вздрагивая и постанывая.
