Из опасения заразиться монахи не выходили за стены монастырей, и паломники, кишащие вокруг наподобие чумных бацилл, складывали дары прямо возле ворот. По ночам, окуривая себя дымом и обмотав рот тряпками, монахи, словно воры в ночи, растаскивали сокровища по своим норам.
Давным-давно уже Ги де Шолиак придумал защитную маску, которую мы знаем как маску «чумного доктора». «Клювы» эти заполнялись ароматическими травами, дабы отравленный заразой воздух не проникал в легкие. И вот в одну из ночей Жан-Жак и Фернан, надев чумные маски, вышли на «сумеречную охоту» за данью…
* * *
— Эх, хорошо бы и себе сегодня пригрести денежек, — раздался глуховатый, искаженный маской голос Фернана.
— Тебе мало? — усмехнулся Жан-Жак де Бизанкур, пробираясь к выходу узким коридором и отряхивая рукав, выпачканный известкой со стены. — Ты уж который раз таскаешь.
— А тебе жалко? — парировал Пико. — Не свои же отдаешь… Да кто их вообще считает теперь?!
— Представь, считают, — возразил протеже Климента Шестого. — Конечно, до казны не все добирается, но ты давай там не усердствуй. А то твой сундучок лопнет.
— Откуда знаешь про сундучок? — вскинулся Фернан.
— Я все знаю… — посмеивался Бизанкур. — Да не трясись ты, не нужен он мне. И не рассказывал я никому. Ты сам, как дурак, треплешь налево и направо, что купишь себе домик, как только закончится чума. Ну, скажешь, не дурак? Откуда это у служки вроде тебя деньги на домик?
— А наследство! — защищался тот.
— Да-да, конечно, наследство у сироты, который, как всем известно, с детства приживается при дворе папы, — расхохотался Жан-Жак. — Ну-ну. Как бы тебе с твоими куриными мозгами не загреметь на дознание к святой инквизиции.
— Да что я тебе сделал?! — взвыл обезумевший от ужаса Фернан.
— Тихо! — прикрикнул Бизанкур. — Дурак и есть — шуток не понимаешь. Факел держи ровнее, смола с него чуть мне на плащ не капнула, а она горит, между прочим… Разуй глаза! Нужно мне больно сдавать тебя инквизиции, какой мне с этого прок… Ладно, так и быть, отвернусь я, когда начнем носить то, что нам грешники пожаловали. Ты только запахнись поплотнее — смотри, у тебя вон шея голая. И руки.
— Да жарко же, — пробурчал Фернан.
— Дурак, — в который раз бросил Бизанкур.
Фернан засуетился, наматывая вокруг шеи ткань и одергивая рукава. Факелы шипели и роняли тягучие горящие смоляные слюни, отбрасывая тени на стены коридора.
Ночь снаружи встретила духотой и беспорядочной суетой; позвякивал металл — не оружие, а серебряные и золотые кубки, посуда. Шуршали цепочки и ожерелья, сыпались монеты. Кто-то причитал, повизгивая: «Нет у меня, нет у меня золота, возьмите серебряное блюдо, молю, святой отец!» И святые отцы, отворачиваясь и дыша в свои тряпки, совали в протянутые руки свернутые в трубочки индульгенции — «лекарство» от чумы.
