Оказывается, я хочу выяснить, где моя мама.
После инцидента с мышами папа и я просидели весь вечер в гостиной перед телевизором. Он ни разу не шелохнулся. Я отмыла полы от грязи, затем села рядом с ним. Он смотрит передачи про природу, одну за другой, без остановки. Именно этого я и ждала, отдохнуть в уютной компании, но после того, что я увидела, отдыхать совсем не хочется. Мне не по себе. Я наблюдаю за ним. Может, он слишком долго живет один. Может, такое происходит с людьми, которые ведут уединенный образ жизни. Прошло три месяца с моего прошлого приезда, но это же не конец света, у него есть работа, коллеги.
– Мне хочется выпить, – говорю я наконец, поглядывая на часы, пока не пробило пять вечера. Теперь уже можно пить с чистой совестью.
Он оживляется.
– Самое время для домашней заварочки.
– Я не имею в виду чай, папа. Мне нужно что-нибудь покрепче.
– Нет, нет, это не чай. Намного лучше. Посмотри в сушилке. – Он вскакивает, озорной блеск в глазах.
– В сушилке? – спрашиваю я. О боже, что теперь?!
Он открывает кладовку, и там, на реечных полках вокруг бойлера, среди его полотенец и сушащейся одежды, стоят большие пластиковые бадьи и резкий запах алкоголя и заплесневевшего сыра.
– Вот он, мой собственный бочонок пива, – говорит он, вытаскивая одну бадью. – Пузыриться здесь уже несколько недель.
Я заглядываю внутрь. Сахаристое, пенное пиво, сброженное в пластиковой бадье среди простыней, полотенец и трусов, жары, пара и влаги.
Мы устраиваемся в оранжерее, в глубине дома, пьем пиво, любуемся полями, вид пасущихся коров и овец успокаивает нас.
– Поверить не могу, что ты делаешь пиво в сушилке, – говорю я хохоча и делаю глоток. На вкус прогорклое. Как грязные носки и плавящийся пластик.
– Ничего, привыкнешь, – говорит он, заметив мою реакцию. – Первая партия взорвалась и перепачкала всю мою одежду и простыни.
Я вздыхаю с облегчением. Теперь понятно, откуда в доме этот запах. Может, он все-таки в порядке? Мои переживания постепенно испаряются в пивном дурмане.
– Хорошо, что ты дома, дорогая.
– Хорошо быть дома, пап.
Так мы и сидим, вместе, иногда перебрасываемся парой слов, но в основном в умиротворяющей, уютной тишине, смотрим на закат, а когда темнеет, на звезды, пока обе бадьи не опустели и все мои тревоги как рукой сняло.
Ночью я просыпаюсь от стука. Папа в музыкальной комнате, в своих мешковатых боксерах и белой футболке. Он склонился над открытым роялем, будто изучает двигатель машины.
