Конечно, беглец уверял, что остался за границей только из-за своего «глубокого убеждения в гибельности и преступности для интересов широких трудовых масс Советского Союза той политики, которую ведет Сталин». Но московские газеты злостно, мол, исказили причины его ухода, пытаясь набросить на смельчака клеймо растратчика, превратить в заурядного уголовного преступника, в тщетной надежде обесценить значение совершенного им политического акта.
Обращаясь к трудящимся СССР, Беседовский призывал их «теперешний порядок, основанный на угнетении всего народа одной партией, заменить новым свободным порядком, когда каждый может говорить и писать все, о чем он думает, выбирать своих настоящих представителей, а не тех, кого ему подсовывают коммунисты, и создать настоящее народное правительство вместо никому неизвестной кучки угнетателей во главе со Сталиным». Впрочем, предостерегал новоявленный трибун, бороться за свои права — «это вовсе не означает начинать вооруженное восстание», ибо, поскольку крестьянство еще слабо, «коммунисты подавят движение и затопят его в крови»:
Крестьянам надо отказываться поголовно от продажи хлеба по несправедливой цене, выносить приговоры с требованием свободного переизбрания всех советов и центрального исполнительного комитета, требовать разрешения устраивать крестьянский союз, требовать настоящей свободы торговли, а главное — писать своим сыновьям и родственникам в Красную армию, чтобы те знали об их требованиях и поддерживали их.
Комментируя доклад Беседовского «Положение в России» на традиционном «собрании» еженедельника «Дни» 18 октября, когда, затаив дыхание, его слушал цвет эмигрантской интеллигенции — М.А.Алданов, Н.А.Бердяев, В.Л.Бурцев, М.В.Вишняк, А.И.Гучков, А.Н.Потресов, лидеры евразийцев, младороссов и т. д., даже отнюдь не симпатизировавшее бывшему дипломату «Возрождение» признавало его ораторский талант:
Говорил он долго, часа полтора, до перерыва, и сразу же почувствовалось, что говорит опытный натасканный агитатор. Беседовский говорил быстро, без малейшей заминки, но, несмотря на скороговорку, всякое слово звучало отчетливо, и доклад его, несмотря на словообилие оратора, был полон содержания. Говорил человек, привыкший относиться к своим слушателям с высокомерием, верящий в себя и свою диалектику. Рядом со склонившимся в мечтах Керенским от короткой юркой фигуры Беседовского в пиджаке ракового цвета, его лица, с чувственными губами и нервной жестикуляцией, веяло особенной предприимчивостью чуждого мира.
