Выбравшись, он схватил своего спутника за шиворот:
— Нет, брат, стой, лисица! Ты, я вижу, во всю дорогу ни одного раза не провалился, так я теперича за тебя держаться буду.
— Ишь, шутник! — опять сладко отозвался другой, и оба пошли молча.
— Не знаю уж, что за оказия… такая, — опять начал тоненький голосок, исходивший из совершенно приземистой фигурки, за плечи которой, идя сзади, держался рослый и толстый гигант. — Ей-богу, не понять, что за оказия там приключилась… и что за человек Иван Трофимович — непонятно! Гадалка вон, слышь что говорила… Врет, говорит, Иван Трофимович, виляет перед вами, и баста…
— Молчи, не ври!.. Привидение собственными глазами видел!..
— Так что же привидение?..
— Так ступай туда. Сунься!.. Возьми у него деньги… Вещи, какие были, Трофимович поделил честно, а денег нет, конечно… Ведь он сам же говорил, что если кто проверки хочет, то может убедиться… Ступай, значит, в Пустоозерный и бери хоть все, что под руку попадется…
— Да коли там, говорят, ничего нет?..
— А нет, так и брать нечего!..
— Оно так-то так, а только гадалка…
— Брешет баба… Вот сейчас дойдем, всё узнаем… Там и Митька Филин будет, тот, который освежал ее… Нонче, говорят, большое собрание будет…
— Собрание-то собранием, а толку с него нет. Это уж чуть не десятое по счету… Нет, что-то неладно тут, потому и гадалка…
— А ну тя к черту с твоей гадалкой, — огрызнулся бас.
Приятели опять пошли молча. Маленький — впереди, большой — положив ему руку на плечо, как делают слепые, ведомые мальчиком. Идти им осталось уже немного, но пока они доберутся до места своей цели, мы успеем сказать несколько необходимых слов об этих действительно достойных внимания людях.
И тот и другой были из числа опаснейших петербургских громил, давно разыскиваемых полицией, но тем не менее благополучно продолжавших проживать в Петербурге без прописки и без паспортов в течение уже более двадцати лет. В таком долголетии, сопряженном, как следует предполагать, с громадной ловкостью и находчивостью, и состояла их главная заслуга.
В особенности на этот счет был удивителен маленький. Звали его Серьга, оттого ли, что имя ему было Сергей, или оттого, что он носил сережку, не все ли равно… Серьга да Серьга, так и пошло. Родом он был из Ярославля и отличался действительно чисто ярославской хитростью и сметкой.
Другого почему-то прозывали Баклагой, он был ямбургский, хотя вовсе не походил на свою уездную породу, потому что там у них всё больше народ — мелкота, а его, как говорили, и руками не охватить, и саженью не смерить… Он был лохмат. Лицо имел тупое, мясистое, лоб низкий и один глаз полузакрытый, словно только что проснулся.
