Я вглядывался то в планету, то в черноту над ней, пытаясь разглядеть, может быть, какие-то сигналы, предназначенные мне, и только мне. Я не удивился бы, если бы увидел транспарант с надписями: «МЫ С ТОБОЙ!», «НЕ ПОДКАЧАЙ!», но ничего подобного не наблюдалось. Не было вообще никаких сигналов: ни таинственных перемигиваний из космоса или с планеты, ни орбитальных станций с сигнальными флажками, ни одиноких космонавтов, парящих в пустоте и ободряюще машущих рукой, — ничего. Я был один на один с неведомым противником. Я не знал, как и о чем говорить с Анной. И тут вспомнил: Анна говорила про карантин и еще про то, что меня переодевали. Стало быть, она меня осматривала. Найти крошечный контейнер за ухом было, конечно, не так просто, но все-таки у меня забрезжила надежда, что «чужой» — не Анна.
Кое-как ободренный, я подошел к медотсеку, и дверь немедленно открылась. Анна снова что-то читала за столом.
— Привет, — нелепо помахал я рукой.
— Здравствуйте, Виктор, — улыбнулась она.
— Я заметил, что у вас всегда открыто.
— Это медицинский отсек. Он должен быть всегда доступен для потенциальных пациентов. У вас жалобы на здоровье?
«Если только на психическое», — подумал я и ответил:
— Нет, все в порядке. Я хотел вас спросить… Давно вы на этой станции?
Анна, как мне показалось, смутилась, словно я задал неприличный вопрос.
— Что-то около месяца.
— Вы что, не уверены в этом?
Она пожала плечами:
— Рутина, наверное, сказывается. Каждый новый день похож на предыдущие. А почему вы спросили?
— Для человека, потерявшего память, это естественно — задавать вопросы. Да и для новичка тоже. — Я постарался сказать это как можно беззаботнее и отступил к двери. — Ладно, пойду прогуляюсь. Мне кажется, до потери памяти я часто этим занимался.
Дверь закрылась, и я смог перевести дух. Я не знал, чего можно было ожидать от разговора с Анной, но после него я встревожился. Это ее смущение, какая-то неуверенность в ответе на, казалось бы, простой вопрос. Неужели я вот так сразу напал на «чужого»? Нет, только не Анна…
Я зашел в свой отсек, прихватил нетронутую бутыль синего киселя, тюбик и пачку галет, оставшихся с вечера, и отправился к толстяку.
По Тунь, как и вчера, нависал над своей метеокартой, не переставая вертеть кубик. Он шарил по огромному экрану взглядом, тыкал во что-то толстым, похожим на сардельку пальцем и перетаскивал это в другую часть экрана. Там отпускал, набирал какие-то цифры внизу и снова рассматривал цветные диаграммы и завихрения на мониторе. При этом одной рукой он вертел кубик, и тот так же послушно собирался по цветам или распадался в хаос.
