— Что так поздновато, Иван Трофимович? — тихо спросил Онуфрий Иванович.
Иван Трофимович сделал какой-то знак одним глазом и движением губ, очевидно для того, чтобы фельдшер оставил вопрос втуне.
— Дай-ка сюда графинчик! — повернулся он к юлившему около лакею — более для того, чтобы избавиться от его присутствия, чем с целью наслаждаться содержимым заказанной посуды.
Когда лакей отошел, он сказал Онуфрию Ивановичу:
— Дела, братец, задержали… Ноне такие дела стали, что и не говори. Ребята забрали себе в голову, что я обработал в единственности какое-то хорошее дельце, и так и лезут на меня… так и лезут… Я сейчас оттуда…
— Откуда? От ворот?
— Да, еле-еле ребят успокоил… Дело, видишь, в чем: у ростовщика-то… Да ну, это потом… Ты зачем вызвал-то меня?
— По важному делу!
— А по какому?
— Кириллыч у меня в отделении лежит.
Лицо Ивана Трофимовича дрогнуло, как от укола.
— Ты что?!
— Лежит.
Фельдшер пристально поглядел на своего собеседника:
— И что же?
— Да ничего. Белая горячка, и только.
Лицо Ивана Трофимовича приняло более спокойное выражение.
— Вот тебе и на! — сказал он. — А я думал, что он пропал бесследно…
— Тобой все бредит, — сказал фельдшер, — все бьет тебя… Кто ни подойдет, во всяком тебя видит…
— Несуразный человек!.. Сам порешил, а потом и на попятный, сам свою потаскушку продал для дела, сам указал ведь, как и поймать ее, а потом и на попятный… Да ты расскажи, откуда его доставили к вам?..
— Да из соседнего дома, где жила его дочь… Дом этот, ты знаешь, ведь похож как две капли на тот, что рядом… Ну, он и забрался туда, вместо второго…
— Что же, к дочери, что ли, шел?
— Должно быть, так…
— Да ведь сам же он получил деньги от нас за то, чтобы ее для картинности убить, потому что так нам, как ты знаешь, нужно… Ведь ты знаешь?..
— Знаю… Ну да болезнь! Что поделаешь… Припадок белой горячки! Тут уж человек ничего сообразить не может. Он живет галлюцинациями…
— Чем это? — серьезно осведомился Иван Трофимович.
— Галлюцинациями, — повторил фельдшер и объяснил, что значит это слово.
Иван Трофимович задумчиво покачал головой.
— Как бы, брат Онуфрий, он не выдал нас своими цинациями-то.
— Ну, выдать-то он никого не выдаст, потому что бред пьяного и сумасшедшего не принимается в расчет, а, конечно опасно немножко, в особенности теперь, когда уже у койки его был следователь.
Лицо Ивана Трофимовича опять вздрогнуло:
— Что ты? Разве?..
— Был! — задумчиво сказал фельдшер и рассказал все подробно.
— Дело плохо! — заметил Иван Трофимович. — А нельзя ли его твоим лекарством?..
