— Кажется, ничего.
— Но вы должны бы знать об этом наверное.
— Простите, господин следователь, но, не получив на этот предмет ваших инструкций ранее, я, как представитель известной врачебной инстанции, не считал это для себя обязательным… Наше дело врачевать недуг, а не выводить из его симптом ое какие-либо юридические заключения…
«Шельма!» — подумал Сурков, а вслух сказал:
— Все это так, но в таком случае скажите, пожалуйста, называл он при вас имена Ивана Трофимовича или какой-то Марьюшки?
— Положительно не помню, господин следователь… У нас так много в каждой камере слышишь этих бессвязных слов, что в конце концов перестаешь к ним прислушиваться.
Следователь пожал плечами, еще раз пристально взглянул на фельдшера и, записав что-то, вышел из палаты. Он, конечно, не видел, как осветила за его спиной улыбка лицо фельдшера, иначе бы сильно задумался над ее значением.
Орган гудит так громко, что на улице по тихой санной дороге далеко слышны его звуки, несмотря на двойные рамы; больших аркообразных окон. Трактир помещается на углу двух; людных улиц, вблизи моста, перекинутого через Фонтанку, и совсем неподалеку от угрюмого здания N-ской больницы. На чистой половине, около одного из столов, покрытого запятнанной скатертью, за бутылкой пива сидел знакомый уже вам фельдшер.
Было около десяти часов вечера. Трактир был переполнен посетителями в одежде самого разного образца. Тут были и купеческие кафтаны, и потертые модные визитки, и женщины в платках, и женщины в шляпках. Иные громко смеялись, другие тихо разговаривали со своими собутыльниками, искоса поглядывая по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь из окружающих подслушает таинственно сообщаемое ими.
Вообще трактир и его посетители выглядели очень подозрительно. Это был сброд темных личностей, самых странных типов. Даже буфетчик имел подозрительную физиономию и бог весть по каким причинам не возбуждал ею должной бдительности охранителей порядка.
Фельдшер Онуфрий Иванович потребовал себе уже вторую бутылку пива и все справлялся со своими серебряными часами, иногда делая едва уловимый знак удивления губами и легким покачиванием головы. Засаленный мундир его распахнулся шире обыкновенного, и из-под грязной жилетки виднелась неопрятная рубаха. Часы показывали одиннадцать.
— Не идет, черт его подрал бы!.. Что это значит? — пробормотал Онуфрий Иванович, но в это время он поднял голову, и все черты лица его приняли то выражение, какое обыкновенно бывает у людей при неожиданной встрече с хорошим старым знакомым. Протискиваясь между сплошь занятыми столиками, к нему подходил приличный человек купеческого вида, с множеством колец на пухлых руках. Весь путь его сопровождали усиленные поклоны лакеев.
