Это был обрывок дорогой старинной шали, одной из тех, какие, несмотря на громадные размеры, могут быть продернуты в обручальное кольцо. Следующей комнатой была спальня старика, а рядом с нею маленькая светелка с одинокой кроватью и несколькими деталями женского туалета, висевшими по стенам.
— Кстати о мандолине! — сказал следователь. — Поглядите!
И, выдвинув ящик простого деревянного стола, какие ставят в кухнях, он вынул из него свернутый в кольцо пучок струн.
— Артистка, очевидно, помещалась в этой комнате, и теперь ясно, что она не могла быть простой служанкой у старика, в особенности после того, как вы подтвердили сходство ее с лицом покойного…
— Да, да… — сказал дрогнувшим голосом Крушинский, пристально вглядываясь во все предметы, находящиеся в комнате, — да… та была не та!..
— Убийство, как видите, произошло ночью, потому что постель смята и раскидана… Ба! — воскликнул он вдруг. — Да и тут кто-то хозяйничал после последнего осмотра… Смотрите, в протоколе значится, что подушка валялась на полу, а теперь она находится на постели. Вы помните, господин Киркин, — обратился он к одному из агентов с умным, наголо бритым лицом, похожим на лицо одного из знаменитых артистов. — Вы помните, мы оставили подушку на полу?..
— Да, — задумчиво ответил Киркин, — она была на полу, и мы ушли, не трогая ее. Я это хорошо запомнил…
— Странно! — сказал следователь. — Придется, кажется, отправившись любоваться на привидение, писать совершенно новый протокол.
Трое агентов в это время вышли из соседней комнаты и заявили, что множество вещей в ней тоже переменили свои места. Так, например, шкаф в стене, из которого, очевидно, и выкрадены все богатства старика, вновь открыт и нижняя доска проломлена, чего раньше не было.
Наконец, постель старика измята совершенно иначе, чем это было прежде. Как будто кто-то тяжелый и плотный сидел на краю ее.
Все перешли в соседнюю комнату, кроме Крушинского. Он видел, как они нагибались, оглядывая постель, как ползали на коленях, слышал, как несколько агентов удалились проверить, целы ли запоры на входах, он все стоял, неподвижно вглядываясь в простую, но для него очень значительную вещь.
В углу над образом была приколота роза. Засохший цветок был обернут в черный креп. «Что это, эмблема или осталось на память после чего-нибудь?» — грустные мысли молодого человека до того привязались к этому цветку, что он забыл, где он и почему.
Перед ним опять восстал бледный силуэт в лунном свете, не тот, не с покрытой головой и мертвенно скрещенными руками, Но живой, очи которого были устремлены к небу, а рука, бледная рука, в порыве какого-то невыносимого страдания как будто сотворила крест.
