Н-да, есть над чем поразмыслить, потому что я-то его видел в совершенно другом месте. Интересно, что он тут делает?
Я на мгновенье отвлекаюсь, а когда снова смотрю в ту сторону, там уже никого нет.
– Странно, – говорит Сонька. – Куда он мог деться? – и тут же вцепляется в мой рукав. – Слышь, Петька, а может, это… оборотень? Вот, видишь, собака бежит – в собаку и превратился!
В общем, глупее места, чем этот Благодатный, пожалуй, и не найти.
Я смотрю на часы – надо торопиться.
– Пошли, – говорю я.
Наконец на горизонте появляется дом дяди Миши. Возле него машина. Неужели Геннадий Борисович уже подъехал? Так быстро? Но нет, сбоку на машине что-то написано. Подходим ближе и читаем в голос: ТЕЛЕВИДЕНИЕ.
– Ни фига себе! – восклицает Сонька. – Откуда?
Толкаю калитку и замираю.
С дядей Мишей стоит Смирнов!
Сам же дядя Миша с удивлением всматривается в мое лицо.
– Петька, ты, что ли?
– Я!
– Ничего не понимаю, тебя не узнать! Как это… – и, обращаясь к Смирнову, продолжает: – Познакомьтесь, это Сонька – дочь моих друзей, а это сын племянницы – Петр Бумажкин. Из Москвы, кстати….
– Да мы знакомы! Летели вместе. Только вот сейчас парень-то на самом деле на себя почти не похож. Ладно, об этом потом. Ну что, едем, Михаил Дмитрич? Не терпится мне эту вашу Серебряную гору вблизи посмотреть!
– Едем! Петька, поедешь с нами?
– Конечно!
Я смотрю на часы. Геннадия Борисовича нет, значит, пришлось все-таки проводить факультативное занятие. А так здорово было бы на Серебряную гору всем вместе смотаться!
– Подождите, я сейчас, – говорю я и бросаюсь в дом, чтобы взглянуть на себя в зеркало: в самом ли деле на лице ни одного прыща? И правда: лицо чистое, а джинсы опять болтаются. А глаза… Глаза сияют, как у всех счастливых людей. У людей, которые всех любят! Ну просто удивительно! Разве бывает, чтобы за каких-нибудь несколько часов произошло столько изменений и с телом, и с душой! И я в очередной раз страшно сожалею о том, что нет рядом Политатуйко, наверное, он единственный на всем земном шаре, кто смог бы объяснить, что же это такое. Наверняка из разряда непознанного, о котором он говорил.
Выхожу и слышу разговор на повышенных тонах: это Сонька просится с нами поехать, а дядя Миша не разрешает.
– Тогда и Петьке нельзя, – заявляет она.
– Почему это нельзя? – спрашиваю я.
– Разве ты не помнишь, о чем предупреждала тебя баба Груня?
– Чтобы я тряпку, что ли, красную с лица не убирал?
– Чтобы ты ни под каким предлогом не ходил на Серебряную гору!
