Я замер, глядя то на мальчика, то на мать. Мальчик все еще считал орехи, а мать с состраданием смотрела на него. На глаза ее навернулись слезы. Держа одной рукой веревку, другой она погладила мальчика по плечу.
— Славный ты мой! — Голос ее дрожал, — Ничего, все будет хорошо! Ты еще станешь таким джигитом, таких почестей достигнешь, каких еще никто не достигал. Голубчик ты мой!
— Вот все, что у меня есть, — покупатель сунул горсть смятых рублевок и трехрублевок в руки посредника.
— Сколько здесь? — спросил тот.
— Сто пятьдесят.
Посредник обеими руками схватил руку матери, которой она сжимала веревку, и стал трясти ее.
— Соглашайтесь, сноха, соглашайтесь!
— Добавьте еще хоть пятьдесят рублей, — умоляюще сказала мать. — Коза все же породистая.
— Да нет у меня больше денег, сестрица! — покачал головой покупатель. — Не для себя стараюсь. Ради него только и пришел на базар.
— Но я же хотела купить сыну телогрейку, — чуть не плача, проговорила мать.
— Человек должен хоть иногда делать благие дела, сноха! — снова вмешался посредник. — Что хорошего сделали мы в мире? Построили мост или возвели мечеть?..
— Действительно так, но… Телогрейку сыну… Породистая коза…
На сей раз поток бессвязных слов матери прервал покупатель.
— Благодарите бога, сестра, — сказал он. — У вашего сына есть отец, есть мать. Ну, купите ему не новую, а старую телогрейку. А у сиротки кто есть? Кто его пожалеет?!
Мать жалостливо посмотрела на мальчика и тихо выпустила из рук конец веревки. Мальчик все еще шевелил губами, пересчитывая орехи.
— Получайте, сноха! Не обижайтесь, — сказал посредник, пересчитав деньги и вручая их матери. — Что положено мне, я взял с вашего согласия.
Мать, зажав в ладони смятые деньги, снова погладила мальчика по плечу.
— Не падай духом, голубчик! Передай от меня бабушке привет! Скажи, что женщина, которая продала козу, передавала привет.
Вскоре и посредник и покупатель с нашей козой и мальчик исчезли из виду, растворились в толпе. Мать, поплевывая на пальцы, тщательно пересчитала деньги, затем положила их в карман безрукавки. Но, не удовлетворись этим, вынула деньги и сунула их в более укромное место, в вырез платья.
Вспомнив о мальчике, горестно вздохнула:
— Господи! И зачем ты посылаешь столько бед на головы рабов своих.
Мы молча пустились в дорогу. Мать вела меня за руку вся сникшая, грустная, видно, крепко засел этот мальчик в ее мыслях, а еще надо вытерпеть упреки отца, надо как-то оправдаться перед ним. Мы опять прошли мимо того шашлычника. Запах шашлыка ударил в голову, потекли слюнки, но я молчал. Знал, теперь уж мать точно не купит мне ничего.
