Когда, есть старшие братья — это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что у тебя есть защита, на улице никто не обидит. Не получаешь двоек по арифметике. Братья помогают. Это тоже хорошо. Но зато всегда ходишь в обносках, носишь то, что остается от старших. Это плохо. Взять, к примеру, сапоги. Покупают сначала самому старшему из братьев. Через год они ему уже малы и переходят, естественно, среднему брату, но и у того ноги растут не по дням, а по часам. Доходит наконец очередь и до меня. Но разве это уже сапоги? Подошва у них стерлась, стала гладкой, как подбородок нашего парикмахера Наима. Но это не так страшно. Кататься в них по льду — одно удовольствие. А в сырую погоду как быть? А в дождь? Да если еще подошвы продырявились? Тогда сапоги вбирают в себя столько воды, что, кажется, вот-вот захлебнутся, подобно верблюду в пустыне, который никак не может утолить жажду, добравшись наконец до источника воды.
А уж самому младшему достаются сапоги и вовсе с отлетевшими подошвами.
С шапкой та же история. Покамест она проделает путь от старшего к младшему, от нее остается одно лишь название. Хорошо моему однокашнику Вали. Нет у него ни старшего, ни младшего брата. Вали всегда, в новой одежде. Я понимал, что много нас, детей, в семье, что нелегко приходится нашему отцу, и все-таки завидовал Вали. Иногда, правда, и младшим в нашей семье кое-что перепадало, а однажды я чуть было не стал обладателем телогрейки, о которой в то время можно было только мечтать. Расскажу по порядку.
Как-то осенью, в сумерках, когда все уже улеглись спать, родители стали держать совет. Говоря по правде, был у меня один большой недостаток — любил я подслушивать разговоры старших. Но в тот раз я не хотел подслушивать, однако родители говорили слишком громко, чтобы я мог не слышать.
— Холодать стало, — сказала задумчиво мать. — А у детей нет одежды, обуви. Особенно у младшеньких.
Отец долго молчал. Вероятно, обдумывал, где достать денег.
— Продадим козу, — сказал он наконец.
— Может, козла? — предложила мать.
— Да ну, что за него дадут, мелочь, — сказал отец безнадежным голосом. — Продадим козу. За нее дадут пятьсот
