— Чепуха! Ничего он не сделает.
Наконец он заставил брата выпить какой-то порошок, обернутый в желтую бумажку, затем оставил впрок еще несколько таких пакетиков и засобирался домой. Отец сделал знак матери, та забежала в худжру и вскоре вышла оттуда, держа в руке небольшой мешочек.
— Не обессудьте, доктор, — сказал отец, протягивая мешочек Ачинску. — Денег у нас нет.
Ачинска как надел один рукав шинели, так и застыл на месте.
— Что это? — спросил он, кивая на мешочек.
— Сушеный урюк, — смутился отец и улыбнулся виновато. — Сахарный сорт. Хорошо просушен. Я сушил его на циновках. Ни один не упал на землю.
Ачинска отстранил руку отца с мешочком.
— Болага компот килинг. Иситма тушади. Якши булади. — Приготовьте компот мальчугану. Это собьет температуру. Выздоровеет.
Теперь по-настоящему взмолился отец:
— Не отказывайтесь, доктор. Я сам сушил. Тряс спелые плоды на простыню и потом сушил.
В разговор вмешалась мать:
— Доктор, отнесите жене, в подарок…
Ачинска отрицательно покачал головой.
— Болага компот килинг. — Сказав так, он обул сапоги и вышел из комнаты.
Отец поспешно вышел вслед за ним.
— Дай вам бог счастья, — проговорила мать, высовываясь за дверь. — Дай вам бог насладиться счастьем ваших детей.
Опять в комнате воцарилась тишина. Но это была уже не прежняя, раздирающая душу тишина.
Назавтра я проснулся поздно. Старший брат уже ушел в школу, а младший лежал у сандала, опираясь на подушку, и пил чай с молоком, отец и мать, сидя за стареньким самоваром, с носика которого капала вода, вели неторопливый разговор. Снег прекратился, видно, взошло яркое солнце, так как в комнате было светлым-светло. Только я собрался обмакнуть кусок кукурузной лепешки в чай с молоком, как на пороге появился Далавай. На нем, как и вчера, было кожаное пальто и на ногах валенки.
Отец и мать испуганно вздрогнули. В голове у меня мгновенно пронеслось: сейчас будет скандал. Но скандала не произошло. Далавай, стоя в дверях, даже улыбался.
— Ассалям алейкум! — сказал он громко.
Тогда-то я и понял, что не очень и страшен, этот Далавай. К лицу отца прилила кровь, и он медленно поднялся с места.
— Проходите, проходите, — сказал он, здороваясь за руку с Далаваем.
Мать быстро выставила на скатерть джиду, орехи.
Далавай на этот раз снял у порога валенки.
Так как у нас не было новых курпачей, мать перестелила старую в почетном углу сандала и пригласила туда нежданного гостя. Далавай крутил в руках, остужая чай, пиалу и, прихлебывая, подмигнул мне.
