— Я и водку пью, дядя Петр, — обиделся Ванька.
— Так вот тебе первое наставление, — сурово заявил Камчатка. — Водка для вора — первый враг, похуже полиции. На отдыхе многие пьют, ты видел, но на дело надо идти только совсем трезвым. А в твоем мелком возрасте, так лучше не пить и пива…
— С пива меня тошнит, дядя Петр, — встрял Ванька.
— И вот тебе второе правило! — стукнул кулаком, пыль с земли подняв, Камчатка. Глаза его, впрочем, улыбались. — Старших не перебивать! И называть один одного следует не настоящими именами, а воровскими. Меня — Камчаткою, тебя… А к тебе, Ванька, я еще присмотрюсь и кликуху по натуре твоей придумаю. Здешней же водки, из-под Каменного моста, тебе пока лучше и в рот не брать. Народ туг суровый, душу и тело давно пропивший, им обычная горелая водка пресна кажется, так для них ее на дурмане и табаке настаивают.
В темном подмостном пространстве началось шевеление. Камчатка споро собрал вещички в сумку, Ванька, глядя на него, вернул монеты за пазуху.
— Не надо наших воровских людей дразнить своими пожитками, — наставительно заявил полностью, видать, вошедший в роль учителя Камчатка. — И не хвались взятым никогда. Потому как опасно лихого человека в соблазн вводить. Затрещину тебе дать, чтобы запомнил, или и так не забудешь?
Ванька слонялся в Китай-городе у Панского ряда, дожидаясь, чтобы лавки отворились, когда случилось с ним то, что никогда больше в жизни не приключалось, то, о чем ему потом всю жизнь было стыдно вспоминать. Столкнулся он нос к носу со здоровенным лакеем Филатьева, Митькой, — и, вместо того чтобы бежать со всех ног, опешил, оцепенел и позволил этому тупому бугаю, лакею верному, холопу примерному, взять себя за шкирку и молча оттащить к хозяину во двор.
Как в страшном сне, увидел Ванька ворога, на которых еще проступали остатки его надписи, пощаженные мокрою тряпкою, осточертевший хозяйский двор, в котором Митька отнюдь его не выпустил, а важно буркнул набежавшей дворне: поймал-де вора-беглеца и чтобы сказали хозяину. Немного погодя явились четверо дюжих приказчиков, вытряхнули из Ваньки оставшиеся хозяйские деньги и содрали с него хозяйскую шапку и камзол. Филатьевтак и не показался, смотрел, небось, из окна верхнего жилья. Потом один из приказчиков привел кузнеца, дядю Сему с соседней улицы, и вся компания толпой отправилась на задний двор, где увидел Ванька прикованного к стене конюшни огромного, как ему показалось, медведя. Тут паренек во второй раз за сегодняшнее утро опешил: ему показалось, что Филатьев хочет его скормить медведю, как в житиях святых злочестивые цезари-язычники напускали на христиан диких зверей. Однако приказчики, притащив цепь, начали прикидывать, как бы приковать Ваньку так, чтобы медведь доставал до него и мог подрать немного, но не задрал вконец. Медведь следил за ними маленькими, почти человечьими глазками.
