«Руки должны быть чистыми…»
Победная эйфория, как и стресс от поражения, запоминается надолго. Вид поверженного противника, пока еще гремят выстрелы, мало у кого вызывает жалость. Он только оживляет память о войне, смертях друзей и близких, включает глубоко проникший в сознание образ врага, превращает трагические воспоминания в действия, весьма далекие от сочувствия и сострадания. Ненависть слишком сильная эмоция, чтобы ее можно было притушить по приказу вышестоящего начальства или простым усилием воли. И поскольку ожесточенное восприятие вооруженного врага неискоренимо, ненависть при определенных условиях и у определенных личностных типов может распространиться и на гражданское население, которое «разум возмущенный» склонен воспринимать как «трижды проклятых родичей, трижды проклятых фрицев»114.
Острота послевоенных отношений с немцами была осознана советскими военными руководителями не сразу. За несколько дней до капитуляции Германии военный прокурор 1-го Белорусского фронта генерал-майор юстиции Л. И. Яченин оптимистически докладывал маршалу Жукову: «В отношении к немецкому населению со стороны наших военнослужащих, безусловно, достигнут значительный перелом»115, хотя им же приведенные конкретные факты этому утверждению противоречили. Спустя месяц начальник Политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант С. Ф. Галаджев сдержанно оговорился: «абсолютного перелома» добиться так и не удалось. И добавил: «В частях фронта еще есть такие люди, которые никак не могут смириться с изменением отношения к немцам», в первую очередь это те, чьи семьи «сильно пострадали от зверств немцев и имеют к ним личные счета мести»
