Если бы не одно «но». Страдающий неизлечимым творческим бесплодием, Сбруев с годами люто возненавидел коллег-писателей. Как сексуальный маньяк, поражённый импотенцией, для удовлетворения своей страсти должен непременно истерзать жертву, доставив ей как можно больше мучений, так и Сбруев с особым сладострастием преследовал, травил и терзал самых талантливых, известных и потому от него независимых.
Конечно, полностью перекрыть доступ в большую литературу неугодным талантам Ферапонт был не в силах, но при желании мог серьёзно подгадить.
Дом творчества пребывал ныне в плачевном состоянии. Глава Зеленоборского района Талканов, тоже, как и многие в юности, грешивший стишками, испытывая некую ностальгию по безмятежной юности, неудавшейся карьере писателя, выделил Сбруеву ставку смотрителя этого учреждения культуры за счёт муниципалитета, но на содержание здания денег уже не хватало.
Писатели и художники в Дом творчества давно не ездили. Сбруев коротал время в компании своего наиболее преданного ученика, хроменького молодого человека, Гриши Кулешова, бесталанного поэта, имевшего несчастье поверить в свою гениальность, и исполнявшего при Учителе роль «прислуги за всё».
Денег жадненький Ферапонт ему не платил, хватало и того, что похваливал беспомощные вирши убогого. За что тот, окрылённый, готов был круглые сутки, без выходных, чистить и убирать, подавать, подносить, потчевать, ублажать и всячески опекать непререкаемого Учителя.
Однако на сельское кладбище Сбруев ходил ежедневно непременно один.
Вот и сегодня, прогулявшись среди холмиков, памятников и крестов, по давней традиции, Ферапонт подошёл к могиле классика советской литературы Николая Корсакова, любившего при жизни бывать здесь, в бору, и завещавшего похоронить себя на этой земле.
Конечно, Корсаков был, что называется, классиком второго ряда, изрядно подзабытым сегодня. Иначе бренные останки его покоились бы не в сельской глуши, а где-нибудь на столичном Новодевичьем кладбище. Однако книжки его до сих пор спрашивали в библиотеках, в основном читатели старшего поколения, да и во все литературные энциклопедии он прочно вошёл со своими произведениями, как «певец южно-уральского казачества».
А при жизни исторические романы Николая Корсакова широко издавались, продавались едва ли не в каждом книжном магазине и газетном киоске. Что не могло не вызвать зависти Сбруева, чья библиография в то время состояла из десятка стихов, размещённых в малотиражном коллективном сборничке молодых поэтов Южного Урала. К тому же Корсаков имел гнусную, по мнению Ферапонта, привычку при каждой встрече задавать нетактичный в среде провинциальных литераторов вопрос: «Ну, и что новенького ты, наконец, написал?»
