Толкачёв повесил шинель на вешалку.
— От чего же. Только хочу предупредить, что в кадетском корпусе я был лучшим шахматистом.
— Вот и узнаем, насколько вы были лучшим, — улыбнулся Липатников.
Они прошли в гостиную. Липатников достал шахматную доску размером едва больше ладони. Красное дерево сияло полировкой, буквы и цифры — серебряные, по краям оторочка слоновой костью. Вещь, несомненно, дорогая. И интересная. Толкачёву видеть такие не доводилось.
— Это особые шахматы, дорожные, — не без гордости сказал Липатников. — Они со мной и Порт-Артур прошли, и германскую. Если бы вы знали, в каких передрягах они побывали. А какие люди просили продать их! Но в деньгах их ценность измерить невозможно.
Этот экскурс в историю показался Толкачёву наигранным, и он спросил с иронией:
— А под Плевной их с вами не было?
— Понимаю ваш юмор, Володя, но чего нет, того нет, врать не стану. Да и приобрёл я их именно в Порт-Артуре у одного китайского разносчика. Ну что, начнём? Какими предпочитаете играть? Белыми?
— Всё равно, лишь бы не красными.
— Тогда, с вашего позволения, я белыми. Мой, стало быть, ход. Изобретать велосипед не будем… е два — е четыре. Классика. Вот и ломайте голову, что я хотел этим сказать.
Толкачёв двинул центральную пешку на е7. Липатников перевёл коня на f3 и ломать голову стало особо не над чем. Алексей Гаврилович играл Венгерскую партию. Толкачёв принял её, несмотря на то, что позиции чёрных в этом дебюте были несколько стеснены маневром белых. Но играли они ради удовольствия, а не сражались за шахматную корону.
— А меня, стало быть, в обоз в приёмный лазарет определили, в конюхи, — сообщил Липатников растроенным тоном. — Дескать, старый, двигаюсь плохо, не подхожу для боя. В четвёртой роте вольноопределяющимся один старик семидесяти лет состоит. Борода по колено, вся белая. Но ему можно, он не старый. А я, кадровый военный, старый.
Толкачёв двинул слона и взял пешку.
— Если будете так нервничать, Алексей Гаврилович, проиграете партию.
— Да партия бог с ней. Проиграю — от меня не убудет. А вот в действующую часть мне почему-то нельзя. У вас в Юнкерском батальоне, я слышал, мальчишки служат. А я не имею права! Кстати, у вас нет для меня местечка, хотя бы левофланговым?
— Извините, Алексей Гаврилович, но для Юнкерского батальона вы тоже по возрасту не подходите.
— Вот уж не думал, что дожив до шестидесяти одного года, я не буду подходить России по возрасту.
— Армии, — уточнил Толкачёв, — всего лишь армии. А России можно служить и в обозе. Это тоже важно.
