Существует литература об усыновлении, сказал он, и, оглядываясь на свое детство, он представляет его как теоретические главы из этих книг: то, что когда-то было реальностью, сейчас при определенном свете кажется почти игрой, драмой отложенного знания; игрой, в которой у одного завязаны глаза, а все остальные смотрят, как он неуклюже двигается и на ощупь ищет то, что все уже видят и знают. Его сестра очень от него отличалась, была непослушной и своенравной; позже он прочел, что так часто бывает у приемных братьев и сестер: почти неизбежно один растет покладистым, а другой начинает бунтовать. Его бурный подростковый период, его скрытность и желание всем нравиться, его чувства к женщинам, две свадьбы и два последующих развода, даже безымянное чувство, которое он носил в себе, то, что, казалось, определяет его больше всего, – всё это было, по сути дела, предрешено, предопределено еще до того, как произошло. Недавно он обнаружил, что стал отходить от нравственных рамок, которых твердо придерживался всю жизнь, потому что это ощущение предопределенности обессмысливает волевое усилие. Ему понравилось то, что я сказала о пассивности, но в его случае это привело к тому, что он начал смотреть на реальность как на абсурд.
Я заметила, что он ничего не съел, тогда как сама я съела всё, что было передо мной. Когда пришел официант, он отдал ему тарелку, к которой даже не прикоснулся. Они с сестрой, сказал он в ответ на мой вопрос, живут очень разными жизнями, которые тем не менее в чем-то отражают друг друга. Она стюардесса, а он бо́льшую часть своей жизни проводит в самолетах, летая на встречи и конференции по всему миру. Ни она, ни он нигде не чувствуют себя как дома. Как и он, его сестра дважды была замужем и дважды разведена: кроме путешествий, это единственное, в чем они похожи. Но когда они были детьми, они любили друг друга настоящей непосредственной любовью. Он помнил, что в тех редких случаях, когда строгие родители оставляли их дома без присмотра, они ставили пластинку, снимали одежду и танцевали. Они танцевали с упоением, свободно и кричали от смеха. Они прыгали на кроватях, держась за руки. Когда им было шесть или семь, они обещали друг другу, что поженятся, когда вырастут. Он посмотрел на меня и улыбнулся.
Не пойти ли нам куда-нибудь выпить? – спросил он.
Мы взяли пальто и сумки и вышли из ресторана.
На темной ветреной улице он остановился. Это было здесь, сказал он, прямо здесь: помнишь?
