Втроем – англичанин не собирался избавлять их от своего присутствия – они решили уйти с вечеринки в ресторан. Они пошли по бульвару Сен-Мишель к бистро, в котором раньше бывал фотожурналист. Это было шумное, сильно освещенное место с множеством зеркал и металлических поверхностей. Она села за столик с обоими мужчинами и намеренно ввязалась в бой с англичанином, чтобы заполучить внимание фотожурналиста, бой, который она выиграла – она поняла это, когда после двух долгих часов фотожурналист склонился к ней и, легонько тронув ее за запястье, отметил, что она ничего не съела. Это было правдой – еда на ее тарелке осталась почти нетронутой. Бистро было неромантичным, старомодным заведением, где все блюда выглядели как на фотографиях из кулинарных книг семидесятых годов, которые были у женщин поколения ее матери и которые она помнила с детства – в какой-то момент ее отец оформил для мамы подписку на серию книг от кулинарной школы «Кордон блё».
Наверное, он был в отчаянии, добавила она с улыбкой.
Книги приезжали каждый месяц в больших тисненых папках в твердом переплете, и ее отец выкладывал новые экземпляры рядом с нетронутыми предшественниками, пока серия не заняла всю полку. Джейн не видела, чтобы мать открыла хоть одну из книг: единственным человеком, который их разглядывал, была сама Джейн, которая часто листала их, сидя в кухне днем после школы. Ее мать была в мастерской, а отец бросил их, повторно женился, уехал и больше не появлялся дома. Долгое время она задавалась вопросом, почему он не взял с собой эти красивые престижные тома, которые получал и распаковывал с такой церемонностью. Тогда ей не разрешалось к ним прикасаться, но сейчас они стояли пыльные и забытые на полке в грязной кухне; она поняла, что их бросили. Она часто сидела и листала книги, изучая яркие фотографии флана, или говядины Веллингтон, или картофельного гратена, цвета которых приводили в недоумение и казались нереальными, а зернистость как будто намекала на историю, то ли никогда не происходившую, то ли упущенную. Джейн затруднялась сказать наверняка. Иногда на фотографиях появлялась рука, которая якобы совершала кулинарный маневр: белая рука, небольшая, чистая, бесполая, с опрятными и аккуратно подрезанными ногтями. Она прикасалась к еде, не оставляя на ней следов и не пачкаясь сама: она оставалась чистой, незапятнанной, даже если потрошила рыбу или счищала кожицу с помидора. Когда фотожурналист прикоснулся к ее запястью, его рука странным образом напомнила ей о руке из книги.
