У меня триста тысяч слов заметок, сказала она холодно. Я не могу их просто выбросить.
Запах снизу стал таким невыносимым, что я встала и открыла окно. Я посмотрела вниз на опустевшую улицу, на ряды припаркованных машин, на деревья, с которых облетали листья, обнажая ветки, как рваная одежда обнажает голые руки и ноги. Внутрь дохнуло свежим воздухом, удивительно холодным и стремительным.
Почему нет? – сказала я.
Достаточно, сказала она. Я не хочу этого больше слышать.
Повернувшись, я увидела ее в холмистом пейзаже ремонтной пленки, белизну которого разбавляли голубые и зеленые цвета ее одежды. У нее было ошеломленное выражение лица.
Конечно, сказала я, она может делать то, что считает нужным, и я буду всячески помогать ей.
Но я впустую потрачу время, сказала она.
Не впустую, ответила я.
Я попросила ее рассказать о том вечере в Париже, который она провела с фотожурналистом, о ночи до того, как она открыла для себя Марсдена Хартли.
Она посмотрела на меня озадаченно.
Почему вас это интересует? – спросила она.
Я сказала, что толком не знаю почему.
Она тяжело вздохнула, ее бирюзовая грудь поднялась и опустилась.
Это был последний день курса, сказала она, и вечером, чтобы отметить окончание, была организована коктейльная вечеринка. Стояло лето, и вечеринка проходила в садах, прилегающих к зданию у реки позади площади Сен-Мишель. В сумерках сады выглядели очень красиво, из напитков было только шампанское, так как спонсором курса была компания-производитель. На ней было красивое белое платье, которое она купила за день до события на рю де Фужер и ради которого вернулась в отель, чтобы переодеться, хотя ее бывший партнер раньше в тот же день по телефону обвинял ее в том, что она думает только о внешности и о своей способности привлекать мужчин. Фотожурналист тоже был там, пил шампанское в элегантных, благоухающих садах, куда почти не доносился шум с бульвара Сен-Мишель. Рядом с ним неожиданно появился мужчина, который был ей неприятен, – коллега-фотограф из Англии, оскорблявший ее и саботировавший ее работу на их общем проекте. Она не знала, почему он там, но он как клеем приклеился к фотожурналисту. Как бы то ни было, нити влечения, которые они осторожно плели все предыдущие дни, уцелели: они часто посматривали друг на друга и ловили ответный взгляд; иной раз они совсем не смотрели в сторону друг друга, но их тела излучали влечение. Она была в приподнятом настроении, чувствовала уверенность, как невеста в белом платье. Несколько студентов подошли поблагодарить ее за работу и сказать, как сильно она помогла им. Прошел час или больше; гости постепенно начали расходиться. Она ждала, когда фотожурналист подойдет и заговорит с ней, но он не подходил, и осознание того, что он не появится, постепенно подбиралось к ней холодком по коже. Чтобы избавиться от этого ощущения, она решила найти его сама: ее душевный подъем и твердое намерение остаться в приподнятом настроении были сильнее капризной и неутешительной реальности. Фотожурналист всё еще не мог отделаться от англичанина – распущенного типа средних лет, чье дряблое тело, висящий живот и большие неровные желтые зубы всегда казались Джейн отталкивающими. Он смеялся над каждым словом фотожурналиста, всякий раз обнажая зубы, как лошадь, которая задирает верхнюю губу.
