Публика рассмеялась. Джулиан встряхнул пиджак и снова надел его, скорчив недовольное лицо.
– Обещаю вам, мокрые авторы гораздо лучше сухих, – добавил он поверх второй волны смеха.
В темноте было слышно, как зрители поудобнее устраиваются на местах.
Джулиан занял первый стул, а Луи сел рядом с ним. Затем место занял модератор, и я села последней. Модератор смеялся над репликами Джулиана вместе со всеми, закинув ногу на ногу; его невыразительные глаза рассматривали интерьер шатра. Он открыл блокнот и положил его на колени. Я увидела, что на странице что-то написано. Луи слушал Джулиана, немного обнажив свои коричневые зубы.
– Люди говорят, что иногда я бываю слишком нахальным, – сказал Джулиан зрителям. – Я не всегда понимаю, когда веду себя так, и окружающим приходится мне об этом сообщать. Некоторые писатели прикидываются застенчивыми, но не я. Вы хотите смотреть на тихих писателей, на терзаемые души, на художников, на тех, кто говорит, что ненавидит всё это внимание к себе. На таких, как Луи, – сказал он, и публика рассмеялась. Луи тоже рассмеялся, обнажая зубы еще сильнее, его бледно-голубые глаза с желтоватыми белками следили за лицом Джулиана. – Луи из тех, кто утверждает, что им действительно нравится писательство как процесс, – сказал Джулиан. – Он как те люди, которые говорят, что любили ходить в школу. Я же ненавижу писать. Мне приходится заставлять кого-то массировать мне плечи, держать на коленях грелку. Я делаю это только ради внимания, которое смогу получить после, – я, как собака, жду угощения.
Модератор посматривал на свои записи с выученным равнодушием. Было очевидно, что он упустил свою возможность вступить. Дискуссия набирала обороты самостоятельно, как поезд, ушедший без него. Вода стекала по моим волосам за воротник пальто.
Все писатели, продолжил Джулиан, ищут внимания: зачем еще мы бы сидели здесь на сцене? Дело в том, сказал он, что нам не хватило внимания в детстве, и теперь наши родители расплачиваются за это. Любой писатель, который отрицает в себе инфантильное желание мести, по его мнению, просто лжец. Писательство – это способ восстановить справедливость. Чтобы найти этому подтверждение, нужно всего лишь посмотреть на людей, которые по каким-то причинам опасаются твоей честности.
– Когда я рассказал маме, что написал книгу, – сказал он, – первым делом она ответила: «Ты всегда был трудным ребенком».
Публика рассмеялась.
Долгое время она не хотела ее обсуждать: ей казалось, будто он что-то у нее украл – не столько сами факты их совместной истории, сколько возможность распоряжаться ими.
