Надо ли углубляться еще дальше в историю?
Вот такие факты, например. Английские торговцы наркотиками прибрали к рукам Гонконг в 1840-е годы. Нам нужны были китайские пряности, шелк и фарфор. А китайцам не нужны были наши ткани, инструменты и селедка. Не пользовались они спросом, хоть ты тресни. И тогда англичане решили создать спрос: они стали приучать население к опиуму – наркотику, который китайское правительство объявило вне закона. Китайцев, естественно, не устраивало наше новое начинание. Ну, тут мы задали им жару, вышвырнули старое правительство к чертовой бабушке и посадили в Пекине новое, марионеточное. Которое в парках повесило таблички: «Собакам и китайцам вход воспрещен». А эту часть страны мы оккупировали и превратили в торговую базу. Свинское поведение, если вдуматься. И их же мы теперь обвиняем в ксенофобии. Представьте на минутку, что колумбийская мафия в начале двадцать первого века вторгается в Вашингтон и заставляет Белый дом легализовать героин. И успокаивает при этом: «Не волнуйтесь, ребята, уже уходим. Пока то да се, окопаемся во Флориде, не возражаете? Премного вам благодарны». Гонконг превратился в торговый плацдарм самого большого и населенного континента на планете. Вследствие чего у нечистых на руку юристов по финансовым вопросам разыгрался зверский аппетит.
А может, причинно-следственные связи тут ни при чем? Может, все дело в цельности натуры?
Тут я, и тут я, и там я, и там я, и здесь.
Ничего удивительного, что я вконец увяз. Я распределил все версии своего возможного будущего, как фьючерсы, по нескольким счетам, и вот на всех по нулям.
Глубокие мысли для мелкого продажного юриста.
Я уткнулся лбом в асфальт, мягкий, словно щечка спящей дочурки. Подтянул ноги к животу, как зародыш в утробе. О борт моего слуха плескали чьи-то голоса. Что происходит, черт возьми?
Только теперь я осознаю, в чем смысл сегодняшнего безумного дня.
Веселенькое дельце.
Я умираю нафиг.
Никаких сомнений. Все это происходит снова, и все это я теперь вспоминаю.
Мне тридцать один – и нате вам, умираю нафиг.
Аврил дико разозлится. А когда узнает Д. К., придется распрощаться с шестизначной премией. Как отнесется к этому Кати? Вот в чем суть. А папа?
Веселенькое дельце…
Она проходит сквозь стену ног и торсов. Смотрит на меня сверху вниз и улыбается. Глаза у нее мои, а фигурка – точь-в-точь как у горничной, только в миниатюре. Она протягивает мне руку, и мы вместе идем сквозь толпу зевак – изумленных, возбужденных, жующих жвачку. Интересно, из-за чего все так всполошились?
