Этот бесхитростный рассказ средневекового хрониста, наивно повторенный Эдуардом Гиббоном в своем монументальном труде, как нельзя лучше характеризует Боэмунда Тарентского. Не удалась задуманная им операция по совместным антивизантийским действиям – что ж, превратимся в лучшего друга империи, благо, слова остаются словами. Нужно дать присягу на верность императору? Да ради Бога, подчиняться великому базилевсу ромеев – хрустальная мечта моего детства. Нужно уговорить других вождей – я к вашим услугам, господа. Да, достойный соперник в интригах достался Алексею Комнину.
Безусловно, норманнский князь ни минуты не думал о соблюдении клятвы верности. Время еще покажет, кто останется на коне, а пока расчетливый ум норманна уже прикинул все выгоды хороших отношений с византийским двором. Ведь кроме многочисленных подарков лично ему, император снабжает необходимыми запасами провианта его войско. И разве в далеком и трудном походе будут лишними греческие проводники, хорошо знающие местность? Поэтому Боэмунд Тарентский с легким сердцем приносит присягу императору, а его войско незамедлительно переправляется через Босфор.
Верил ли Алексей I своему старинному недругу? Конечно же, нет. Но в данный момент для него было крайне важно связать Боэмунда хотя бы формальной присягой, ведь к Константинополю непрерывно прибывали все новые и новые отряды крестоносцев, и пример тарентского князя должен был серьезно облегчить переговоры с ними. И до поры до времени это действительно помогало; но, когда в Константинополь прибыл самый богатый и важный из католических князей – Раймунд Тулузский, – нашла коса на камень.
Богатейший феодал Европы уперся не хуже своего предшественника Готфрида Бульонского. При этом он выдвигал те же доводы, что и лотарингский герцог: святой долг паломничества, освобождение Иерусалима от неверных и т. п. Однако его неприятие главного требования византийского престола было все же не только и не столько сугубо религиозным делом. Раймунд Тулузский, уже при отправлении в поход, объявил своим ближайшим родственникам, что на родину он, по всей видимости, не вернется. Вторым стремлением этого крупнейшего феодала, не уступавшим для него по значимости объявленному духовному подвигу, было желание стать в Святой Земле суверенным государем. Обладание королевским титулом стало для Раймунда, по существу, навязчивой идеей, ведь это было единственное, чем он не обладал. И этот граф, по словам современника, «благочестивый, как монах, и жадный, как норманн», категорически отверг притязания константинопольского базилевса. Это был для него даже не вопрос совести.
